Внимание к северокорейской ядерной программе, которое вроде бы ослабло за последние месяцы, скорее всего, вновь усилится в ближайшем будущем. Причиной этого может стать компромисс, к которому удалось прийти по аналогичной проблеме США и Ирану. Под его влиянием многие будут задаваться вопросом о том, не является ли соглашение с Ираном прообразом возможного в будущем компромисса с Северной Кореей.

К сожалению, на этот вопрос можно ответить только отрицательно. Соглашение с Ираном не является моделью компромисса по северокорейскому ядерному вопросу. Более того, никакой модели такого компромисса в настоящий момент не просматривается вовсе. Точнее, такая модель теоретически существует, но она на данный момент неприемлема, по крайней мере для одного из ключевых игроков.

Страхи корейские и страхи иранские

Главное отличие между иранской и северокорейской ядерной программой заключается в том, что у Ирана существенно меньше оснований бояться как прямого американского нападения, так и того, что США и союзники могут оказать вооруженную поддержку оппозиции в случае, если в Тегеране начнется силовая борьба за власть (последнее, впрочем, не совсем вероятно). С другой стороны, у иранской правящей элиты есть существенно больше оснований опасаться тех последствий, к которым приведет политическое и, особенно, экономическое давление со стороны Запада.

Иран – это своеобразная ограниченная «теократическая демократия», в которой, несмотря на все оговорки, выборы имеют значение и в которой правящая элита должна принимать во внимание общественные настроения.

Ситуация в Северной Корее совсем иная. Обоснованно или нет, но северокорейское руководство считает, что масштабное военное вторжение является вполне реальной угрозой. Кроме этого, в Пхеньяне отлично понимают потенциальную нестабильность своего внутриполитического положения. Зная судьбу Николае Чаушеску и полковника Каддафи, руководство Северной Кореи уже не первое десятилетие уверено: в условиях жесткого экономического кризиса, огромного экономического отставания от Юга и враждебного окружения только наличие ядерного оружия обеспечивает безопасность как страны, так и режима.

С другой стороны, северокорейское правительство не сталкивается с внутренним давлением. Беспокоиться о том, как настроения публики скажутся на результатах выборов, им совершенно не надо. Выборов в Северной Корее нет – точнее, выборы там есть, но проходят они с заранее известным результатом. Начиная с 1957 года после проведения выборов в Северной Корее всегда сообщается, что за официальных кандидатов проголосовало 100,0% зарегистрированных избирателей.

У северокорейского руководства есть все основания опасаться излишне тесных контактов со странами Запада, ибо такие контакты, пусть и самые благотворные в экономическом отношении, могут иметь нежелательные политические последствия. Они, скорее всего, приведут к распространению в стране тщательно скрываемой от населения информации о гигантском отставании КНДР от других стран региона и в первую очередь от Южной Кореи. Поэтому для руководства КНДР идея «выхода из международной изоляции» совсем не обязательно является такой уж заманчивой.

К сожалению, уверенность руководства КНДР в том, что только ядерное оружие обеспечивает безопасность и страны, и режима, едва ли является проявлением паранойи. Худшие опасения Пхеньяна хорошо подтверждает печальная судьба Саддама Хусейна и особенно Муаммара Каддафи.

Эксцентричный ливийский правитель был единственным диктатором в истории, который согласился отказаться от ядерного оружия в обмен на экономические уступки. Именно такую сделку страны Запада постоянно предлагают Северной Корее, и неслучайно, что в 2004–2005 годах ряд западных дипломатов прямо говорили о том, что северокорейцам, дескать, надо учиться на ливийском опыте. Нет сомнений в том, что ливийский опыт – прежде всего опыт последних месяцев правления Каддафи – не остался незамеченным в Пхеньяне и усилил и без того существующую там уверенность в том, что отказ от ядерного оружия означает политическое самоубийство.

Лодка с плутонием

Что представляет собой северокорейская ядерная программа на настоящий момент? По понятным причинам точной информации по этому поводу не существует. Большинство экспертов сходятся в том, что в распоряжении Северной Кореи имеется от 30 до 50 кг оружейного плутония. Этого количества может хватить на производство примерно десяти ядерных зарядов. Кроме этого, как минимум с 2010 года в Северной Корее идет производство обогащенного урана, который также может использоваться для изготовления ядерных зарядов. Сколько именно обогащенного урана сейчас находится в распоряжении КНДР, точно неизвестно – в отличие от оружейного плутония производство обогащенного урана контролировать куда сложнее.

С носителями, правда, дела обстоят существенно хуже. В декабре 2012 года Северной Корее удалось запустить прототип баллистической ракеты большой дальности, которая вывела на орбиту первый северокорейский искусственный спутник (спутник, впрочем, не удалось стабилизировать).

Но тут надо помнить о двух обстоятельствах. Во-первых, этот запуск стал завершением серии неудачных попыток, так что говорить о надежном прототипе МБР пока рано. Во-вторых, речь действительно идет не более чем о прототипе. Северокорейские инженеры пока даже не брались за вопросы защиты ядерного заряда при вхождении в плотные слои атмосферы. В-третьих, неизвестно, насколько северокорейские инженеры продвинулись в работе по миниатюризации ядерных зарядов. Скорее всего, имеющиеся в распоряжении КНДР заряды пока слишком тяжелы и громоздки для того, чтобы установить их в боеголовки ракет.

Конечно, северокорейские инженеры упорно работают над решением этих проблем, изыскивая порою достаточно оригинальные решения. В частности, уже в этом году стало известно, что в Северной Корее активно работают над созданием баллистических ракет, базирующихся на подводных лодках (прототип такой ракеты испытали в январе).

Однако отсутствие средств доставки не обязательно делает ядерный потенциал бесполезным. При крайней необходимости доставить ядерное устройство к цели можно и нетривиальным образом – например, смонтировав ядерное устройство в трюме какого-нибудь рыболовного корабля и отправив его к берегам Южной Кореи, США или Японии. Конечно, подобный кустарный способ доставки не может сравниться с настоящим носителем. Однако теоретическая возможность такой акции существует и, как надеются в руководстве КНДР, оказывает на потенциальных интервентов и агрессоров сдерживающее действие.

Когда 10 = 50

Вот уже много лет северокорейская сторона самым недвусмысленным образом подчеркивает свое нежелание говорить об отказе от ядерного оружия. Пожалуй, все точки над «i» были поставлены в 2012 году, когда статья о ядерном статусе КНДР была включена в Конституцию страны. Однако в этой связи может возникнуть вопрос: если в Пхеньяне в принципе не собираются разговаривать о ядерном разоружении, чем же тогда вызваны достаточно настойчивые усилия КНДР, направленные на возобновление переговоров с США и странами Запада по ядерному вопросу? К чему в таком случае стремятся северокорейские дипломаты?

В последние годы главной долгосрочной стратегической задачей Северной Кореи является не получение каких-либо политических и экономических уступок в обмен на отказ от ядерного оружия, а получение таких уступок в обмен на готовность заморозить ядерную программу, сохранив при этом уже имеющийся ядерный потенциал. Иначе говоря, в Пхеньяне не готовы говорить о ядерном разоружении, но вполне готовы обсуждать перспективы ограничения ядерных вооружений (разумеется, не бескорыстного).

Компромисс, на который надеются в Пхеньяне, может заключаться примерно в следующем: КНДР соглашается прекратить работы по совершенствованию ядерного оружия, останавливает реактор-наработчик (если таковой к тому времени будет функционировать) и допускает международных инспекторов на ядерные объекты. В обмен на это Соединенные Штаты и другие заинтересованные страны обязуются оказывать Северной Корее прямую и косвенную экономическую помощь и, возможно, делают некоторые политические уступки. При этом подразумевается, что имеющиеся у Северной Кореи запасы расщепляющихся материалов, равно как и хранящиеся где-то собранные ядерные устройства, остаются неприкосновенными. Речь идет не об откате ситуации к тому состоянию, в котором она находилась перед первыми ядерными испытаниями в 2006 году, а о замораживании нынешней ситуации.

С точки зрения Пхеньяна подобный компромисс имеет смысл. В КНДР прекрасно понимают, что даже при самом удачном раскладе их ядерному комплексу в Йонбене невозможно конкурировать с Лос-Аламосом и Арзамасом-16. В количественном отношении северокорейский ядерный потенциал всегда будет небольшим и, в лучшем для Пхеньяна случае, будет состоять всего лишь из нескольких десятков зарядов.

С другой стороны, даже имеющийся сейчас в распоряжении Северной Кореи скромный ядерный арсенал вполне достаточен как средство сдерживания. Если вместо 10–12 зарядов, которые сейчас, скорее всего, имеются в распоряжении КНДР, северокорейские ядерщики произведут, скажем, 50 или 60 зарядов, то эффективность сдерживания от этого не увеличится в пять раз – скорее всего, она вообще почти не увеличится. С этой точки зрения дальнейшее наращивание ядерного потенциала – роскошь, от которой Пхеньян может отказаться, если, конечно, плата за отказ будет соответствующей.

Ядовитое замораживание

Однако призывы к переговорам о замораживании ситуации пока не встречают понимания в США. Нынешняя позиция США сводится к тому, что переговоры с Северной Кореей можно начинать только в том случае, если северокорейцы «своими конкретными шагами продемонстрируют готовность пойти на полный отказ от ядерного оружия». Понятно, что эту готовность северокорейцы демонстрировать не будут, ибо ее у них просто нет.

В этих условиях у американских экспертов, дипломатов и чиновников среднего звена (в своей массе – специалистов по Корейскому полуострову) уже давно сложилось понимание того, что замораживание программы КНДР на Корейском полуострове – лучший из возможных вариантов. Альтернатива ему – продолжение нынешней политики. Однако ясно, что в этом случае Северная Корея будет продолжать работу над наращиванием ядерного потенциала и созданием полноценных систем доставки. В итоге это будет означать, что северокорейская ядерная программа будет приобретать все более угрожающие очертания.

Тем не менее у упомянутых выше чиновников среднего звена, сотрудников Госдепартамента или, скажем, Совета национальной безопасности, нет ни возможности, ни желания активно лоббировать политику компромисса. На это есть по крайней мере две причины.

Во-первых, вопросы, связанные с ядерной безопасностью и нераспространением, относятся к кругу проблем, которые решаются на самом высшем уровне, то есть президентом и его ближайшим окружением. По определению эти люди, не будучи специалистами по Корее, не очень разбираются в хитросплетениях северокорейской политики, зато хорошо видят глобальную картину. С глобальной же точки зрения компромисс с Северной Кореей – довольно опасная затея, чреватая нежелательными последствиями.

Северная Корея отличается от других «фактических» ядерных держав (Пакистана, Израиля, Индии) одним обстоятельством: КНДР когда-то подписала Договор о нераспространении ядерного оружия и воспользовалась своим формальным участием в режиме нераспространения для того, чтобы получить доступ к определенным ядерным технологиям. После этого Северная Корея из режима нераспространения вышла и успешно разработала прототип ядерного заряда. В этих условиях согласие США на выплату Северной Корее немалого денежного пособия при сохранении КНДР ядерного статуса, пусть и несколько ограниченного, будет восприниматься как создание опасного прецедента, как выплата денег шантажисту. Пойти на это в Вашингтоне не могут.

Есть и вторая группа проблем, которые делают неприемлемым компромиссный вариант с замораживанием программы. Эти проблемы связаны с внутриполитическими соображениями и карьерными намерениями потенциальных участников таких переговоров. Если даже президент США и его окружение придут к (обоснованному) выводу, что полное ядерное разоружение Северной Кореи относится к области фантастики, в то время как скорейшее замораживание существующих ядерных программ, напротив, является единственным реалистичным решением, им будет весьма сложно доказать правильность этой установки во внутриполитических дебатах. Подобное соглашение тут же вызовет острейшую критику в Конгрессе, причем представители оппозиции будут обвинять президента и его окружение в беспринципности, капитулянтстве и, главное, в создании опасного прецедента (последнее обвинение, как мы уже увидели, будет недалеко от истины).

Некоторую роль играют и карьерные соображения чиновников. Всем понятно, что те дипломаты, имена которых будут ассоциироваться с заключением подобного спорного компромисса, едва ли смогут использовать эту часть своей биографии в качестве трамплина для прыжка к карьерным высотам. В Госдепартаменте хорошо помнят, к каким печальным карьерным последствиям привели Кристофера Хилла его попытки договориться с Северной Кореей в 2006–2008 годах: восходящая звезда внешней политики в итоге оказался деканом в провинциальном университете.

Ситуация сложилась тупиковая. Компромисс теоретически возможен, но, как известно, «танго танцуют вдвоем», а сейчас у американской стороны нет желания это танго танцевать – причем у американских чиновников есть для этого весомые основания. Таким образом, мы, скорее всего, будем жить в условиях северокорейского ядерного тупика еще много лет.

Андрей Ланьков – историк, кореевед, преподаватель университета Кукмин (Сеул)

следующего автора:
  • Андрей Ланьков