"Портал-Credo.Ru": Какие события религиозной жизни 2010 г. Вы считаете особенно значимыми?

Алексей Малашенко: Вы знаете, я бы не говорил о событиях, я бы говорил о процессах. Если мы посмотрим конкретно по конфессиям, например, в православии — то они нарастают. То есть происходит, в первую очередь, какая-то внутренняя консолидация самой Церкви. Растет ее активность по всем направлениям, в том числе и в отношении политики, хотя это официально сама Церковь и не признает.

Безусловно, я думаю, что за последний год популярность и влияние Церкви возросли, так же как и влияние лично Кирилла. Конечно, не со всем тем, что он делает, можно согласиться, но, так или иначе, ему удается пока соблюдать баланс между его статусом Патриарха — самого верховного духовного наставника — и медиа-лицом. Это очень любопытно — у нас в истории Церкви такого никогда не было, но, с моей точки зрения, ему это пока что удается.

Кроме того, в Церкви наблюдается активизация молодого поколения. Конечно, "молодым поколением" тех, кому 35-45, можно назвать только условно, но, тем не менее, я думаю, что эти люди — это будущие идеологи РПЦ МП, с которыми мы будем иметь дело и впредь. Пока что они, с моей точки зрения, действуют достаточно успешно, но посмотрим, что будет дальше.

Другая проблема, которая касается и РПЦ, и вообще религии в мире: у меня такое ощущение, что в ушедшем году особенно было заметно, что реального диалога между религиями не наблюдается. Есть какие-то попытки, есть желание, а может быть, и имитация желания, но реального диалога, в том числе и с исламом, пока что нет, и я, кстати говоря, к сожалению, не вижу пути для его установления. Скорее мы наблюдаем имитацию диалога. И если мы посмотрим на внутренние течения, то ощущение, что конфронтация по всему миру даже нарастает. Это печально. Это связано не с собственно религией, а с общей политической ситуацией, но этот год нам скорее принес разочарования, чем какие-то надежды.

И что касается российского ислама, то, я думаю, тут все события начали происходить уже под конец года — тут действительно есть конкретные события — я даже не знаю, как их оценивать, позитивно или негативно. Я имею в виду очередные противоречия между муфтиятами. Такое ощущение, что и верующие от них устали, и большинство самих мусульманских лидеров. Но эти очередные попытки унифицировать российский ислам, создать качественно новую организацию, которая бы была лидирующей, пилотной, и которая бы организовывала общемусульманскую жизнь на общем религиозном пространстве России, вот эти попытки опять ни к чему не привели. И у меня такое ощущение, что после них мусульманские структуры оказались еще более расколотыми.

- Вы имеете в виду организацию нового муфтията?

- Да, Всероссийский муфтият — пермский муфтий, саратовский муфтий, рязанцы уже заранее отказались от того, что их туда приписали, и т. д. Понятно, для чего он создавался, но ничего хорошего я от него не ждал и не жду. Я думаю, что это была не самая удачная затея. И, кроме лишней нервотрепки, она ни к чему не привела.

И последнее, я бы тоже сделал не самое новогоднее замечание: в связи с тем, что произошло недавно в Москве на Манежной площади, до этого — на Ленинградском проспекте, также были известные события и в Петербурге, и в Ростове, и во Владимире, и в других городах, я, во-первых, к сожалению, ожидаю роста исламофобии. Наверное, я тут не оригинален, но, тем не менее, это надо констатировать. И я считаю, что для предотвращения этих межэтнических дрязг религиозные авторитеты должны вести себя более жестко, но и более дипломатично. Потому что, не приведи Господь, если маховик исламофобии будет раскручиваться — ничего хорошего от этого ожидать не приходится — так мне кажется.

- Совершенно очевидно, что исламофобия насаждалась через проправительственные СМИ в прямом или в завуалированном виде…

- Я не сторонник того, чтобы во всем обвинять СМИ, — они, так или иначе, отражают реальную ситуацию. А то, что у нас были межэтнические противоречия, — смешно было бы их не признавать, то, что к исламу относились и относятся с подозрением, — это тоже понятно, объяснимо Бен-Ладеном и всей этой террористической активностью. Поэтому я бы не обвинял СМИ, здесь советы неуместны, но я бы просто посоветовал им быть несколько осторожнее. Хотя если мы будет сравнивать, как писали об исламе в 1990-е — в начале 2000-х, и то, как пишут сейчас, то все-таки я считаю, что сдвиг произошел.

- Сдвиг в какую сторону?

- В лучшую. Во всяком случае, люди перестали делать совершенно идиотские ошибки. Начали отличать понятие "исламский" от "исламистского", это тоже принципиально. И нет такого антиисламского охотничьего азарта, который был раньше.

- Что Вы ждете от нового года?

- Я не люблю ничего предсказывать. Я жду, что ситуация может продолжить осложняться. Ведь 1 января — это не чистая страница в новой тетрадке. И я думаю, что и нашим религиозным структурам, и нашему государству придется достаточно поработать как минимум над тем, чтобы преодолеть эти самые противоречия, ту конфронтацию, которую мы наблюдали. С моей точки зрения, это, наверное, на сегодня самое главное.

- Какие Вы видите механизмы уменьшения этой конфронтации?

- Я считаю, что пока безусловно продуктивных механизмов попросту не существует, потому что работать нужно не на высоком уровне, а на низовом. Как сейчас модно говорить, все начинается с семьи. Поэтому я считаю, что религия, ее представители должны работать именно на самом низовом уровне — с семьями, с людьми. Потому что всем сразу объяснять, что не надо бить друг друга, — это невозможно, а вот воспитывать постепенно уважение к соседу, воспитывать толерантность религиозную — это, по-моему, самая главная задача, а мы этого пока что не умеем. И я думаю, что в этой связи было бы неплохо каким-то образом притормозить проблему миссионерства. Практика показывает, что, как правило, это вызывает какое-то раздражение или ответную реакцию.

А толерантность — это означает, прежде всего, понять друг друга, а не пытаться проникнуть на чужую территорию.

Если уж говорить о миссионерстве, то о внутреннем. Люди, которые покинули православие или к нему индифферентны, — среди них осуществлять какую-то миссию, видимо, целесообразно. А привлекать в свою религию уже тех, кто какую-то религию исповедует, тут есть определенный риск.

- В этой связи — как Вы относитесь к подписанному президентом закону, который, в целом, не о религии, но там есть одно положение, которое запрещает иностранным квалифицированным специалистам вести любую религиозную деятельность в России, в том числе богослужебную?

- Знаете, я сам понимаю, чем мотивировано вот это решение, но я думаю, что и в жизнь его надо будет проводить очень осторожно, потому что есть люди, которые добровольно хотят разделять какие-то религиозные ценности, и если им это проще сделать при участии некоторых людей, которые приезжают из-за границы, то ведь совершенно не обязательно, что это враги. Тут я бы был осторожен.

Я сам закона не видел, но так, как Вы мне его изложили, я считаю, что из него ничего хорошего не получится.

Почему президент его подписал — непонятно, все-таки президент — ответственное лицо. И уж тем более тогда, когда он имеет дело с такой тонкой проблемой, как религия. Наверное, надо быть осторожным.

А вот кто ему давал — это уже другой вопрос.

- А в Вашей личной жизни какие-то религиозные события происходят или нет?

- Вы знаете, нет. Я Вам честно могу сказать, что мы как соблюдали с семьей Пасху — мы ее праздновали больше всего, это наш самый любимый религиозный праздник — так мы это и делаем. И Рождество, естественно.

Но это продолжение семейной традиции. У меня бабушки были верующие, мама — верующая, поэтому мы от этого никуда не уйдем. Во всяком случае, переходить еще в какую-то религию я не собираюсь.

- Вы считаете себя православным?

- Я считаю, что принадлежу к православной культуре.

Оригинал интервью