По поводу убийства российского посла в Анкаре стоит напомнить, что Венская конвенция и существует в том числе для того, чтобы защитить дипломатов страны, с которой вы воюете. То есть не дипломатов во всех отношениях приятных кукольных королевств, а вот прямо тех гадов, которые по вашей земле сейчас едут в танке. Вот им вы должны предоставить охрану и, если ваше правительство решило, что совсем невмоготу, под этой охраной в целости и сохранности отправить до дома. Потому что их наличие в столице – бывает, единственный шанс сделать так, чтобы танки остановились или не приехали с какого-то неожиданного направления. Именно по этой причине всю Вторую мировую войну в СССР было открыто посольство союзной Гитлеру Японии, и его даже эвакуировали в Куйбышев-городок, когда немцы были в Химках Московской области, а сами немецкие дипломаты покинули Москву в июне 1941-го. 

Это если война с вашей страной. А если кто-то где-то, как кому-то кажется, помогает неправильной стороне в чужом гражданском конфликте, это вообще не обсуждается.

Что касается последствий, то это не новый удар в спину. Удар в спину, как мы выяснили, – это государственный проступок, например, действующего офицера ВВС. А тут больше похоже на то, что случилось с российским самолетом в Египте. Недоглядели, не уберегли, не смогли обеспечить безопасность. Убийство без умысла, общая разделенная драма.

И наказание будет соответствующим. В межгосударственных отношениях никаких изменений, только солидарность. И одновременно рекомендации меньше ездить туда и меньше пускать из Турции в Россию: мало ли кто приедет.

Ясно, что всякий, кто рассматривает убийство посла как законную форму гражданского активизма, находится за границей цивилизации и давно променял тогу на шкуру, даже если шкура кажется признаком свободы и независимости – а многим в разные времена казалась.

Частный случай Запада

Убийство российского посла в Анкаре и теракт в Берлине произошли в один день, но сразу попали на расходящиеся повествовательные прямые – в одном случае с причинно-следственной связью, в другом без нее. Речь не о прямом оправдании террориста: такого было мало. А о том, что после нескольких недель детализации и инвентаризации ужасов Алеппо убийство посла неизбежно выглядело чем-то вроде возмездия и сопротивления. Совершенно не обязательно было сообщать напрямую об убийстве в знак протеста против российских действий в Алеппо, как сделали некоторые, или соединять в одном сюжете картины смерти посла и руин города. Контекст, где зло, причиненное России, в отличие от зла, причиненного берлинцам, имело причину, уже существовал. 

Сама одновременность двух терактов – в Анкаре против российского посла и в Берлине против рождественского базара – напоминает две другие атаки, почти совпавшие во времени, – против российского чартера над Синаем и против множества целей в Париже год назад. Сейчас, как и тогда, это означает одно: нет никакой возможности убедить мир радикального ислама в том, что Запад в отличие от России помогает хорошим мусульманам против плохих, у него правильная сирийская политика в отличие от российской неправильной, и на этом построить свою безопасность. С точки зрения радикального ислама между ними нет никакой разницы, они – одно, и Запад все равно хуже, потому что это Россия – частный случай Запада, а не наоборот. 

Теракты против западных целей без колебаний совершали представители тех народов, которые в разное время становились объектом искреннего всеобщего сочувствия: косовские албанцы, чеченцы, сирийские сунниты, освобожденные от Каддафи ливийцы, не говоря уже про разнообразных выходцев из среды афганского исламского сопротивления. 

У Трампа множество недостатков, но эту черту воинствующего ислама он, кажется, понимает верно. Судя по тому, что он говорит и какие назначения делает в области безопасности, мысль о том, что Россия хуже исламистов или что можно найти таких исламистов, которые будут лучше русских, и противопоставить одних другим, ему не близка. 

Разумеется, не все, кто воюет против Асада в Сирии, готовы мстить гражданским лицам и убивать послов. Но убийца сослужил им дурную службу. И у прежней американской администрации были сомнения насчет умеренных исламистов (Обама уже прекращал поставки оружия сирийской оппозиции); новая администрация из случившегося может сделать вывод, что эта задача вовсе нерешаемая: в лозунгах да, а на практике нет. 

Внутри России самым непримиримым патриотам, требующим немедленно наказать Турцию (мы же говорили, плохо извинившимся фашистам веры нет), надо сообразить, что именно это – одна из целей этого картинного злодейства и верный способ навредить себе. Убийство посла – следствие диссонанса между той картинкой, которую турки получают из своих СМИ, из рассказов беженцев и в пятничных проповедях, и поведением их президента, который вдруг отказался помогать страдающим единоверцам и мирится с Россией, вместо того чтобы воевать с ней в Сирии. Сравнительный нейтралитет Эрдогана, который теперь не обязательно хочет свергать Асада, а готов ограничиться вмешательством в курдское приграничье, делает возможным трехсторонние встречи российских, иранских и турецких дипломатов и в конечном счете дает надежду на конец войны. 

Бесконечный монолог и Алеппо

Мне в какой-то степени лично знакома ситуация, в которой оказались российские дипломаты в Турции, потому что моя недолгая дипломатическая карьера пришлась на время второй чеченской войны и связанных с ней терактов в России. Греция, где я работал, страна единоверная (хоть тогда это не имело такого значения) и проходила по ведомству дружественных. Однако не было никакой возможности вставить слово в бесконечный монолог, найти хоть маленький зазор в местной монолитной картине, где российская армия осуществляла геноцид чеченского народа по причине его мусульманского вероисповедания и из желания завладеть его нефтью.

Вторая чеченская война полна хорошо задокументированных ужасов, хотя прошла быстрее первой и с меньшим количеством жертв с обеих сторон. Однако объяснить даже недолюбливающим мусульман грекам (в Афинах до сих пор не могут построить ни одной мечети, потому что зря, что ли, турок гнали), что дело не в нефти и не в религии, что ужасное насилие происходит с разных сторон (публичные казни независимой Ичкерии объявлялись спектаклями ФСБ), что речь в какой-то степени идет о гражданском конфликте и, если вдруг российская армия исчезнет оттуда раз и навсегда, оставленные в покое командиры вряд ли займутся компьютеризацией школ, не было никакой возможности. В обстановке ежедневного обсуждения страданий Чечни в посольстве потеряли несколько автомобилей, которые кто-то сжег на парковке, наблюдали политые краской манекены, принесенные к воротам местными анархистами, и читали петиции греческой мусульманской общины с требованием прекратить геноцид по признаку вероисповедания. За это время наш посол открыл множество выставок и выступал на публике в разных местах, куда мы ездили по большей части без всякой специальной охраны.

Точно так же, как было в Чечне, российские действия в Сирии, несомненно жестокие, как и в случае с Грозным, трудно представить в виде двухцветной гравюры, поделив всех присутствующих на палачей и жертв, а все разрушения и связанные с ними тяготы быта приписав российской авиации. В конце концов, осажденную западную часть Алеппо, оставшуюся в подчинении Асаду, тоже кто-то разрушил, и она, как и восточная, тоже давно лежит в руинах. И там тоже были и остаются жители. И российская жестокость тут лишь одна из тех, которые мы уже много лет наблюдаем в том же городе и в той же стране, и совсем не так легко определить, кто именно поднял ее градус до нынешнего непереносимого состояния. 

Алеппо, центр старого города. 2010 год. Фото: flickr.com/syeefa/CC BY-ND 2.0Я давно проделал простой эксперимент, основанный на том, что роботы Googlе не умеют врать. Набрав в поисковой строке «Aleppo 2010» и перейдя в раздел images, мы получаем серию фотографий многолюдного торгового и туристического города, полного жизни, с невредимыми подсвеченными памятниками истории и красотами. И если там и есть ужасы, то они где-то в казематах под внешним глянцем и, судя по докладам Amnesty International того же времени, не самые массовые в истории и современности. 

Поиск картинок по запросу «Aleppo 2011» показывает демонстрации за и против правительства (различаются флагами) еще в целом городе и чуть позже – первые окровавленные тела. Поиск по запросу «Aleppo 2012» выдает развалины, бредущих стариков, тела на улицах, жертв казней и обстрелов. Aleppo 2013 и Aleppo 2014, не говоря про Aleppo 2015, – это полностью разрушенный город, убитые на улицах, кто-то куда-то бежит с ранеными детьми на руках – все это включая осажденную долгое время проправительственную западную часть. Российские военные пришли в Сирию в самом конце 2015 года, втянулись в операцию под Алеппо в конце 2016-го. Однако тот визуальный ряд, который сейчас связывается с фактом их появления, – это продолжение того же набора снимков и образов, которые являются портретом города последние пять лет. 

Алеппо, центр старого города. Декабрь 2016 года. Фото: Getty ImagesТаким же простым способом можно установить, что год присутствия России в Сирии с конца 2015 до конца 2016 года не выделяется по числу жертв среди гражданского населения в предыдущие годы и худшими в этом отношении были 2013-й и 2014-й: 73 тысячи и 76 тысяч мирных жителей соответственно, а нынешний (46 тысяч) пока не превзошел уровень 2012 года (49 тысяч), когда в России готовились не к войне, а к выступлению на Олимпиаде. Трудно предположить, что русские хакеры уже в течение многих лет контролируют Google и независимую, то есть антиасадовскую Обсерваторию по правам человека в Сирии. Разумеется, можно сделать предположение, что, если бы не российские самолеты, в этом году в Сирии погибло бы меньше людей (Обсерватория записывает на их счет гибель четырех тысяч гражданских в 2016 г.), но, глядя на цифры предыдущих лет, доказать это предположение никак невозможно. И напротив, нет никакой возможности представить себе, что, если бы желанное возмездие свершилось, погиб увенчанный злодей и взят Дамаск, жертв было бы меньше. Все-таки штурм многомиллионной и наводненной беженцами столицы, города-памятника, не совсем лапароскопическая операция.

Одна из причин, почему даже независимые российские СМИ не уделяют покорению восточного Алеппо такое же внимание, как западные, не повторяют их заголовков и обложек, состоит, конечно, не в какой-то особенной местной безжалостности и не в том, что здесь все, как один, за Асада. А в том, что в этих заголовках и обложках они видят до некоторой степени повторение ситуации с Грозным, где трагедия, несомненно, была, но такая, которая далеко не всегда соответствовала приложенной к ней единственной, монолитной интерпретации. И в том, что вопрос о цене свободы не является здесь табуированным, потому что русская революция 1917 года и украинская 2014 года – открытые для обсуждения темы. Отчего бы не обсуждать сирийскую. 

Трагедия Алеппо похожа на Грозный в том отношении, что мирные жители оказались жертвами не одной, а двух и большего числа жестоко воюющих друг с другом армий и их помощников, ни одна из которых не ставит спасение их жизни своей конечной целью. В ситуации, когда есть люди, радующиеся победе каждой из этих армий, включая самые жестокие (есть даже те, кто радуется победе ИГИЛ), крайне затруднительно сказать, что одна воюет за людей, а другая против. И если в случае внешней агрессии вопрос, чье дело правое, имеет более-менее ясный ответ, то в случае гражданской войны его найти намного труднее. 

Так же трудно, как разделить вымышленную вину участников и реальную. Если мы оглянемся на то, как подавалась в мире чеченская война 1999–2000 годов, выяснится, что самые простые, самые заманчивые из ее интерпретаций, несмотря на всю беспощадность происходивших событий, не подтвердились: ни геноцид, ни религиозный конфликт, ни жажда нефти, ни даже война русских против чеченцев не были объяснением. Точно так же, как в целом верное объяснение про конфликт между суннитами и шиитами в Сирии не является единственным на любой случай жизни в войне, где министр обороны страны – мусульманин-суннит и пятнадцать процентов алавитов, вдруг напавшие на всех остальных, давно бы сдались и погибли.

Различение вымышленной и реальной вины не означает попытку обелить воюющие стороны или ту из них, которая считается более виноватой. Просто мировому сообществу, если оно хочет закончить войну, а не всего лишь подтвердить свои худшие предположения на чужой счет и на том успокоиться, не стоит вести себя как плохому российскому следователю, который вешает на того, кто попался на одном преступлении, все нераскрытые дела отдела, грозит и требует признательных показаний. Если одна из сторон конфликта, тем более одна из его косвенных участниц, вдруг окажется таким вот способом обвиненной за всех, ей нечего будет терять и не о чем договариваться, а мировой порядок, основанный на таком приговоре, вряд ли можно будет считать торжеством справедливости.