Политическая система сегодняшней России устроена таким образом, что никакое политическое движение, партия или совокупность группировок не могут выступать в роли реального конкурента федеральной власти, если рассматривать эту конкуренцию не в слишком дальней перспективе и не обольщаться (вариант — не пугать себя) шансами на скорую революцию. Это в полной мере относится и к русским националистам (в их случае революция называется «белой» или «национальной»). И тем не менее федеральная власть оперирует не в безвоздушном пространстве: для удержания власти ей необходимо хотя бы пытаться решать те проблемы, которые видит перед собой общество.
Целый круг таких проблем связан так или иначе с этничностью: это nation-building, массовая иммиграция, очень низкий уровень этнорелигиозной толерантности, выливающийся все чаще в уличные беспорядки, и т. д. Важная особенность ситуации в том, что сама интеллектуальная постановка этих проблем за пределами узкого круга экспертов (антропологов, социологов, политологов) исходит полностью или почти полностью от русских националистов. Подобная ситуация сложилась, по существу, еще в 1990-е годы, и сейчас все постановки этнополитических проблем, значимые в общественном дискурсе, сформированы националистически ориентированными авторами (будь то политики или публицисты; доводилось видеть, как в теленовостях видных праворадикальных активистов представляли в качестве «экспертов по миграции»). В наши дни власть может или строить свою политику, опираясь на этот дискурс, или совершить поистине революционное усилие в попытке изменить его на какой-то другой, более подходящий для ее целей.
Когда мы говорим о формировании «политики властей», о «целях власти», даже если речь идет, как в этой статье, о федеральных властях, следует иметь в виду некоторые важные уточнения самих этих терминов. Во-первых, «власть» — это не машина, управляемая лично Владимиром Путиным, это широкая группа ответственных чиновников, чьи мнения и интересы могут не совпадать. По особо важным вопросам в группе может быть достигнут консенсус, но это требует либо реального общего согласия (что маловероятно само по себе), либо значительных усилий по установлению консенсуса. Если такая операция не была проведена, единой политики и даже единого целеполагания ожидать не следует. Во-вторых, этнополитика связана с ценностными представлениями людей, а чиновники — тоже люди. Конечно, они прагматичны, но их личные взгляды нельзя сбрасывать со счетов. В качестве первого допущения стоит предположить, что в среднем эта группа разделяет примерно те же взгляды и предрассудки, что и общество в целом. Тем самым на многочисленные вопросы, возникающие в популярном дискурсе об этничности и всем, с ней связанном, власть порождает веер ответов. И именно он и является де-факто «политикой власти».
Не следует думать, что власть, или Кремль (можно пользоваться и таким условным термином), лишь реагирует на внешние запросы. У него может и должен быть свой интерес в данной сфере. Лидеры постсоветского российского государства не замечены в последовательном проведении какой-то определенной идеологии, так или иначе касающейся темы этничности, хотя в последнее время и сам президент, и другие члены истеблишмента проявляют несколько больше интереса к идеологическим вопросам. Однако можно предположить, что этот интерес заключается в том, чтобы «этнопроблематика» не мешала достижению каких-то значимых для Кремля целей. Иначе говоря, основная задача здесь — укрепление стабильности и управляемости.
Этим можно объяснить основные риторические установки тех, кто выступает от имени федеральной власти. В первую очередь необходимо избегать «межнациональных конфликтов». Кроме того, следует крепить единство России — как территориальное, так и единство ее граждан (в том числе против внешних противников). На уровне намеков, но очень прозрачных, это представлено, например, в последнем президентском послании Федеральному собранию. В той же стилистике прозрачного намека указаны и основные внутренние угрозы, препятствующие достижению этих двух основных задач: «обнаглевшие выходцы из некоторых южных регионов России», коррумпированные правоохранители, «этническая мафия» (очевидно, не русская) и русские националисты (многозначительно обозначенные как «так называемые», но тогда какие не «так называемые», президент — пока? — не разъяснил).
Борьба с преступностью (пусть и с «этнической мафией») и коррупцией не являются, собственно, частью этнополитики, так что остаются две основные задачи — укрепление единства, которому грозят, с одной стороны, северокавказские «стихийные националисты», то есть те самые «обнаглевшие выходцы» (и речь тут, вероятно, не только об уличной шпане, но и о более статусных группах, связанных с регионом), а с другой — оппозиционно и агрессивно настроенное движение русских националистов. …