В западных исследованиях, посвященных России, всегда уделялось большое внимание вопросам идентичности. С одной стороны, это помогло объяснить, чем Россия «отличается» от Запада, а с другой — это было своего рода подражанием российской национальной традиции вести споры о «русской идее». Изучение проблемы идентичности включает в себя широкий спектр концептуальных подходов (идентичность может быть культурной, религиозной, этнической, гендерной, региональной, экономической), вовлекая в свой оборот все социальные и гуманитарные дисциплины. Между тем со времен холодной войны изучение «русского национализма» стало, можно сказать, отдельным жанром. Отчасти это объясняется тем, каким образом советология как дисциплина складывалась на Западе, особенно в Соединенных Штатах, но дело также и в том, что даже сегодня изыскания в области «русского национализма» зачастую подразумевают оценочные суждения и лежащие в их основе политические стратегии. Лишь совсем недавно это направление западной науки стало утрачивать свою политизированность, более активно применять методы, принятые в антропологии и социологии, и интересоваться не только идеологическим аспектом, но и более широким социальным контекстом. В данной статье дается краткий исторический обзор исследований по проблеме «русского национализма» и рассматриваются основные теоретические рамки, в которых подобные исследования проводятся, а также новые тенденции в изучении проблемы, как уже проявившиеся, так и те, что с большой вероятностью будут возникать в ближайшие годы по мере развития концепции русской национальной идентичности.
«Русский национализм» в западном научном дискурсе, связанном с Россией, представляет собой совершенно отдельную категорию. В качестве научной темы этот термин появился в 1960-х годах в работах, посвященных основным политико-философским школам императорской России (славянофильство, панславизм, консерватизм). Новый всплеск интереса к российской политической философии XIX века можно объяснить контекстом холодной войны, в котором формировалось большинство западных школ по изучению Советского Союза, а также ощущением, что для понимания советского общества уже недостаточно знания марксизма и революционного образа мыслей. Новая волна исследований, таким образом, сосредоточилась на русской консервативной традиции, которая до сих пор оставалась вне поля зрения, поскольку основное внимание уделялось революционным авторам.
Во второй половине 1970-х акцент в исследованиях сместился с России XIX века на тогдашнее советское общество. Это явилось заслугой таких авторов, как Джон Данлоп, Александр Янов и Уильям Лакёр, пытавшихся в течение многих лет привлечь внимание к явлению, которое они определяли как «возрождение русского национализма». Они изучали тенденцию, казавшуюся им парадоксальной: рост интереса среди советских диссидентов к темам, которые считались националистическими, что выражалось в обращении к имперскому прошлому и в защите исторических и природных памятников, а также параллельно нарастающее внимание к тем же темам в среде «официальной» советской интеллигенции, проявлявшееся главным образом в литературе («деревенская проза») и в изобразительном искусстве, одобренном партией.
Годы перестройки и распада Советского Союза стали своего рода золотым веком для изысканий в области «национализма», которые теперь уже не ограничивались Россией, а охватывали все народы СССР. Политические и социальные потрясения во вновь возникших странах интерпретировались как «пробуждение» народов, находившихся под гнетом России, который был назван «шовинистическим»…