Новый мировой рынок политических изменений

Демократические державы Запада перестали быть главной внешней силой, определяющей характер политических перемен в странах мира. Сегодня возник новый мировой рынок политических изменений, в рамках которого на направленность переходных явлений влияет целый ряд различных стран, в том числе недемократические государства и незападные демократии. Политические руководители Запада и организации, занимающиеся международной помощью, слишком медленно осознают реалии и последствия этой новой ситуации.

Реалии нового рынка

Трансформация эпохи перемен. Несмотря на то что процесс демократизации в мире после 2000 г. в целом застопорился, эпоха масштабных политических перемен на национальном уровне, отличавшая 1980-е и 1990-е годы, не завершилась, изменился лишь ее характер. Теперь процесс не имеет одной ярко выраженной направленности: страны с равной частотой движутся как в сторону демократии, так и в обратном направлении, как к гражданским войнам, так и к выходу из таких конфликтов.

Распространенность феномена. Этот рынок не ограничивается ярко выраженными горячими точками, такими как Украина, Сирия и Йемен. Конкурентная борьба за влияние между разными внешними акторами воздействует на все страны, где происходят фундаментальные политические изменения.

Новая норма. Появление такого рынка — не временное явление. Его наличие является одной из основополагающих характеристик изменившегося международного политического устройства, формирующегося в результате общего перехода влияния на мировой арене от Запада к «незападу».

Как государства действуют на новом рынке

Их мотивация носит сложный и зачастую деидеологизированный характер. Определение нового рынка как арены состязания между распространением демократии и авторитаризма было бы ошибкой. Мотивы государств, стремящихся влиять на политические изменения в других странах, весьма многообразны и не укладываются в четкие категории.

Это влияние все больше осуществляется силовыми методами. Рынок характеризуется расширением масштабов вмешательства, особенно применения военной силы и «политизированного финансирования» со стороны недемократических государств. Незападные демократии, как правило, отдают предпочтение более мягким методам и зачастую действуют через международные организации.

Влияние на рынке асимметрично. За счет представления о необходимости отстаивать насущные национальные интересы и преимущества в виде знания местных реалий и связей на местах даже относительно слабые государства порой способны существенно влиять на перемены в соседних странах, действуя на равных с крупными державами Запада, а то и переигрывая их.

Побочный результат новой ситуации — сопротивление. По мере расширения и усиления соперничества за влияние все больше стран начинают оказывать сопротивление этой тенденции — не только западным державам, но и всем государствам, пытающимся политически воздействовать на них извне.

Игра ведется почти без правил. На практике новый мировой рынок лишен правил игры. Многочисленные и разные государства, пытающиеся повлиять извне на политическую жизнь других стран, не подчиняются какому-либо общепринятому набору норм, принципов и стандартов относительно приемлемых форм воздействия.

Введение

В 1980—1990-х годах более 100 государств Азии, Центральной и Восточной Европы, Латинской Америки, Африки южнее Сахары, а также СССР пережили фундаментальные политические изменения — или хотя бы их начало — прежде всего в форме крушения авторитарных режимов. В международном аспекте «глобальной волны демократизации», как выражались многие западные наблюдатели, преобладали Соединенные Штаты и другие традиционные демократии Запада. Применяя дипломатические рычаги, экономические «кнут и пряник», военную мощь, помощь, увязанную с демократизацией, и другие инструменты, эти страны стремились поддержать демократические реформы во многих государствах, переживавших политический переходный период.

Конечно, помимо поддержки демократии у западных государств было много других внешнеполитических задач, и зачастую они не были последовательны в приверженности демократическим принципам. Более того, их усилия в поддержку развития и укрепления демократии не всегда давали успешный результат. Но можно с уверенностью утверждать, что эти государства всерьез старались задать направление политических изменений, происходивших в развивающихся и посткоммунистических странах.

Некоторые другие государства, особенно региональные державы вроде Китая и Саудовской Аравии, в те годы также пытались оказывать влияние как минимум на часть этих переходных процессов. Так, Китай поддерживал борьбу Африканского национального конгресса против апартеида в ЮАР. Саудовская Аравия стремилась воздействовать на давно назревавший гражданский конфликт в Йемене. Но эти и другие незападные державы в первую очередь занимались собственными внутриполитическими и экономическими проблемами, да и их возможности влиять на происходящее за пределами собственных границ были ограниченны.

В первые годы после холодной войны, когда влияние на события в мире все еще в огромной степени сосредотачивалось в руках США и их ближайших союзников, западные державы, как правило, были наиболее значительными внешними акторами. «Биполярное» состязание за политическое влияние в других странах между Соединенными Штатами и СССР, а также их союзниками, длившееся в период холодной войны не один десяток лет, превратилось в нечто, куда больше напоминающее однополярную глобальную структуру.

Сегодня эта ситуация изменилась. Фундаментальные политические перемены (т. е. изменение базового характера политической системы, а не просто смена у власти конкурирующих политических группировок, играющих по одним правилам) по-прежнему происходят во многих странах. Порой они являются результатом крушения правящего режима из-за массовых акций протеста, применения военной силы или иных форм дестабилизации, как это было на Украине и в Таиланде в 2014 г. В других случаях они происходят вследствие победы на выборах партии или политика, выступающих за радикальный (т. е. системный) разрыв со старым порядком, что мы наблюдали, например, в Шри-Ланке в начале 2015 г.

Когда такие фундаментальные изменения происходят, в процесс вмешивается куда более разнообразная, чем прежде, группа государств. Многие из них, влияя на развитие событий, сегодня действуют с удивительной решимостью, не жалеют ресурсов, а порой проявляют значительное умение. Среди них есть и недемократические государства, в частности Иран, Катар, Китай, Россия, Саудовская Аравия, Объединенные Арабские Эмираты (ОАЭ) и Венесуэла. Для этих государств влияние на процесс политических изменений в соседних странах представляет собой один из ключевых элементов общей стратегии по созданию в своих регионах новой системы безопасности, отвечающей их интересам. В других странах, например в Бразилии, Индии, Индонезии, Турции и ЮАР, существует демократический строй. Эти страны переросли традиционную для них приверженность невмешательству и стремятся стать региональными державами, обладающими бо́льшим политическим влиянием. Хотя традиционные западные демократии по-прежнему активно пытаются повлиять на ход политических изменений в различных странах, сегодня они уже не играют столь преобладающей роли, как раньше, а в некоторых случаях их усилиям серьезно противостоят другие государства, порой перевешивая их влияние.

Активизация и диверсификация внешнего вмешательства в процесс политических изменений на национальном уровне наглядно проявляются в залитых кровью горячих точках вроде Украины и Сирии, превратившихся в трагические арены милитаризованных политических внешних интервенций. Куда меньше внимания, однако, обращается на другое: насколько распространенным стало это внешнее вмешательство, пусть и не в столь открыто конфликтной форме. Так, на направленность политического развития Египта после свержения президента Хосни Мубарака в 2011 г. пытаются воздействовать не только США и ряд стран Европы (в основном безрезультатно), в ситуацию решительно вмешивается и немало других государств, особенно Катар, Саудовская Аравия, Турция и ОАЭ. Аналогичным образом с тех пор как правящий военный режим Бирмы приоткрыл долго остававшуюся запертой политическую дверь в эту страну, повлиять на направление ее нового политического маршрута пытается масса акторов, в том числе Китай, Индия, Япония, Норвегия, Великобритания и США.

Одним словом, сегодня в мире возник рынок политических изменений. Это не ограниченный и временный феномен, не изолированная краткосрочная вспышка интернационализированной напряженности в нескольких нестабильных странах. Речь идет о важном свойстве нового международного политического устройства, формирующегося в результате частичного перехода влияния в мире от Запада к «незападу». Конечно, государства стремятся оказывать политическое влияние извне на любые страны, а не только на те, где ситуация нестабильна. Действия по обретению политического влияния в других странах для поддержки полезных дружеских отношений или альянса либо открытия дверей для торговли и инвестиций — неотъемлемый элемент государственной политики. Но нас в данном случае интересует политическое влияние на страны, переживающие фундаментальные политические перемены, с целью воздействия на основную направленность или результат этих перемен. Это происходит там, где необычно велики уязвимость к внешнему влиянию и ставки в политической игре.

Осознание всего масштаба и сложности мирового рынка политического влияния необходимо, особенно для сообщества западных акторов в сферах политики и международной помощи, занимающихся поддержкой демократии в других странах. В данной работе сделана попытка помочь удовлетворить эту потребность. Начнем с краткого анализа изменившегося, многовекторного характера политических изменений, определяющего сегодня международный ландшафт. Затем рассмотрим, как этот рынок действует в пяти важнейших регионах — на Ближнем Востоке, в Африке южнее Сахары, Южной и Юго-Восточной Азии, странах бывшего СССР и Латинской Америке, выявляя различные конфигурации государств, активно пытающихся предопределить направленность и результаты политических процессов в каждом из этих регионов. Такой анализ позволяет вычленить ряд важных характеристик нового рынка, в том числе и сложное сочетание задействованных мотивов, а также демонстрирует непригодность любых бинарных конструкций по типу «поддержка демократии против поддержки авторитаризма», на удивление активное применение военных методов, особенно недемократическими государствами, ситуации, когда асимметричность влияния зачастую позволяет не слишком могущественным государствам играть преобладающую роль в контексте перемен, и умножение конфликтов между государствами, пытающимися влиять на события за пределами собственных границ, и странами, которые становятся объектами подобных усилий. В заключение мы оценим последствия происходящего для политического руководства стран Запада, и прежде всего необходимость изменить формулировку главного вопроса, стоящего перед западными демократиями в связи с их ролью в процессах политических изменений в мире.

Изменение ландшафта политических перемен

Общемировая волна политических изменений на национальном уровне, характерная для 1980—1990-х годов, имела одну преобладающую начальную направленность. В большинстве стран, по которым прокатилась эта волна, произошло крушение давно существовавших авторитарных режимов — будь то военные хунты в Латинской Америке, коммунистический строй в СССР и Восточной Европе или режимы личной власти в Африке и Азии. В то время политические эксперты сделали поспешный вывод, что отход от авторитаризма автоматически означает демократизацию; на деле же многие страны, где энтузиасты-наблюдатели зафиксировали переход к демократии, двигались к политической серой зоне, населенной гибридными системами, сочетавшими черты демократии и авторитаризма одновременно. Другие государства, ненадолго порвав с авторитаризмом, снова возвращались к диктатуре. Тем не менее многочисленные случаи отхода от авторитаризма сопровождались хотя бы некоторым продвижением в сторону политического плюрализма и открытости достаточно часто, чтобы получившее широкое хождение понятие «третья волна демократии» можно было считать достоверной оценкой происходящего.

Но затем, в первом десятилетии нового века, триумфальное шествие демократии по планете вдруг застопорилось. Среди специалистов по проблемам демократизации идет оживленная дискуссия о том, находится она сейчас в целом на спаде или всего лишь переживает стагнацию. Так или иначе очевидно, что она утратила поступательный импульс: сегодня общее количество демократических государств в мире (по стандартам глобальных политических индексов) осталось примерно таким же, как и в 2000 г.¹

Это, однако, не означает, что эпоха масштабных политических изменений на национальном уровне, начавшаяся в 1980—1990-х годах, уже завершилась. Другим стал лишь их общий характер. Процесс больше не имеет четкой направленности. За последние полтора десятка лет в некоторых странах тоже наблюдался разрыв с авторитаризмом. В каких-то из них, например в Тунисе, это, судя по всему, ведет к серьезным попыткам демократизации. В других крушение авторитаризма почти напрямую привело к гражданской войне, как в Ливии, или к периоду нестабильности с последующим восстановлением авторитаризма, как в Египте.

В куда большем количестве стран политические изменения приобрели форму отхода от демократии, а не от авторитаризма. Ларри Даймонд говорит о 25 случаях крушения демократии с 2000 г., причем некоторые страны, пережившие это, затем вернулись к демократии, а некоторые — нет². Часть таких стран, например Непал и Пакистан, за последние десятилетия много раз сталкивались с политическими потрясениями: похоже, они застряли в переходном периоде, не имеющем какой-либо четкой направленности.

Другой элемент нынешнего ландшафта политических изменений заключается в том, что многие страны скатываются к гражданской войне или выходят из нее. Частью преобладающей направленности 1990-х годов было затухание гражданских войн: тогда завершились десятки подпитывавшихся холодной войной застарелых конфликтов, особенно в Африке и Латинской Америке³. После 1990-х несколько братоубийственных конфликтов тоже завершились, например в Шри-Ланке, или, вероятно, вступили в фазу завершения, как в Колумбии. Но куда больше стран скатилось к гражданской войне, в том числе Ирак, Ливия, Мали, Нигерия, Сирия и Йемен.

Одним словом, несмотря на «застой демократизации» с 2000 г., в мире продолжает происходить немало фундаментальных политических изменений на национальном уровне. Эпоха глобальных политических перемен продолжается, но у нее больше нет четкого преобладающего направления и характера. Страны с равной частотой отходят от демократии и авторитаризма и чаще скатываются к конфликтам, чем выходят из них. Глобальная эпоха политических изменений, начавшаяся несколько десятков лет назад, теперь отличается поистине ошеломляющим разнообразием стартовых точек, направлений, переходных форм, отклонений и конечных пунктов перемен.

Как работает новый рынок

В последние годы фундаментальные политические изменения переживают в основном страны Ближнего Востока, Африки южнее Сахары, Южной и Юго-Восточной Азии, хотя некоторые из них расположены также на постсоветском пространстве и в Латинской Америке. Функционирование глобального рынка в разных регионах принимает разные формы. Краткий обзор событий в этих регионах позволяет выявить основные свойства и динамику рынка в данных контекстах.

Ближний Восток

Десятилетиями Ближний Восток был самым политически стабильным регионом за пределами Северной Америки и Западной Европы — из всего развивающегося мира только его не затронула «третья волна демократии». Однако последние пять лет там наблюдается крайне высокий уровень политической изменчивости: смена режимов в Египте и Тунисе, крах режимов и гражданская война в Ливии и Йемене, катастрофическая гражданская война в Сирии, продолжающийся вооруженный конфликт в Ираке, массовые народные протесты и их жесткое подавление в Бахрейне. Даже те арабские государства, где в этот новый период потрясений сохраняется относительная стабильность (такие как Иордания, Ливан и Марокко), пережили масштабные акции протеста и другие формы напряженности.

В этом необычайно переменчивом контексте проявляются как минимум пять четких и зачастую вступающих в столкновение друг с другом векторов внешнего влияния.

Первый представлен Соединенными Штатами и их основными европейскими союзниками. После политических изменений в Ираке, спровоцированных в начале прошлого десятилетия коалицией во главе с США, и как минимум некоторого дипломатического давления Запада в пользу демократических реформ в других арабских странах Соединенные Штаты и Европа к концу 2000-х годов вновь решили, что политическое статус-кво в регионе их устраивает. В 2011 г., когда разразились политические потрясения, названные «арабской весной», Запад занял позицию осторожной поддержки происходящего. По мере возникновения соответствующих возможностей США и Европа в целом старались поощрить продвижение к демократии. Однако их усилия в этом направлении, например увеличение финансовой помощи процессу демократизации, дипломатическая поддержка выборов и другие подобные шаги, были весьма скромными и зачастую перевешивались элементами преемственности с прошлым, например сохранением тесных связей с непрозрачным и репрессивным силовым истеблишментом арабских стран. Эта половинчатость была связана с занятостью внутренними проблемами (например, кризисом евро) или задачами в других регионах мира (в частности, планировавшимся поворотом Вашингтона в сторону Азии), неоднозначным отношением к последствиям утверждения в арабских государствах народовластия в плане безопасности и стремлением поддерживать давние и прочные связи с военными и разведывательными сообществами стран Ближнего Востока. Единственным серьезным исключением стала Ливия, где у власти находился Муаммар Каддафи, который не был другом Запада, и вспыхнул вооруженный конфликт, казалось, чреватый гуманитарной катастрофой. Это сочетание факторов побудило Британию, Францию, США и целый ряд других европейских и арабских государств, включая ОАЭ и Катар, к совместному военному вмешательству в ливийские события.

Второй вектор влияния — иранский. Тегеран, полный решимости обеспечить приход к власти в Ираке и сохранение правительства, дружественного его интересам, неустанно добивается влияния на происходящие в Ираке после свержения Саддама Хусейна переходные процессы, используя ряд рычагов и значительные ресурсы. Последние десять лет Иран финансирует кандидатов на выборах, вооружает отдельные военизированные формирования, устанавливает тесные связи с влиятельными иракскими политиками, помогает соперничающим фракциям в Ираке договариваться между собой, и добивается желательных для себя результатов в рамках бесконечного политического торга в этой стране. Постепенно — особенно после начала вывода американских войск из Ирака в — Тегеран превратился в главного внешнего «серого кардинала» на политической арене страны⁴. Сегодня же он стал и одним из основных военных акторов в Ираке, помогая Багдаду в борьбе с самопровозглашенным «Исламским государством».

Иран числится и среди основных игроков, пытающихся предопределить исход сирийского конфликта: он оказывает режиму Башара Асада значительную военную помощь, поддерживает его дипломатически и экономически. Кроме того, последние десять лет Тегеран играет важную роль в важнейших политических вопросах региона за счет финансовой, военной и дипломатической поддержки «Хизбаллы»⁵. А благодаря многолетней военной и финансовой помощи ХАМАСу, осуществляемой в больших объемах, Иран существенным образом воздействует на направленность политического процесса в Палестине. В Йемене поддержка Ираном хуситов — шиитского меньшинства, чьи вооруженные формирования годами сражались против властей, а в конце 2014 г. захватили столицу Сану, — также оказывает ощутимое воздействие на развитие политических событий в стране.

Третий вектор: после начала «арабской весны» почти во всех странах региона, переживающих фундаментальные политические изменения, влиятельными внешними игроками стали Саудовская Аравия и Объединенные Арабские Эмираты⁶. В Египте они старались сорвать политические планы «Братьев-мусульман», опасаясь, что пример успешной деятельности умеренного исламистского правительства, пришедшего к власти путем выборов, может разрушить их собственный внутриполитический баланс. В этих целях они резко сократили помощь этой стране после избрания президентом Мухаммада Мурси в 2012 г. и столь же существенно увеличили финансовую поддержку правительства, сформированного после свержения Мурси годом позже. С середины 2013 г. эти два государства заявили о предоставлении Египту более 20 млрд долл.⁷ По некоторым данным, ОАЭ даже финансировали протестное движение, сыгравшее важную роль в падении Мурси⁸. В прошлом году ОАЭ и Саудовская Аравия, стремясь обеспечить устойчивость нового политического порядка в Египте, частично перенацелили свою помощь с общего финансирования бюджета на целевую поддержку реструктуризации государственных финансов и других экономических реформ.

Столь же важную роль они сыграли и в бахрейнских событиях. Когда в первой половине 2011 г. в Бахрейне начались массовые акции протеста, Эр-Рияд самым непосредственным образом вмешался в ситуацию, предоставляя правящей династии помощь, рекомендации, а затем и собственные войска, чтобы она смогла подавить восстание шиитского большинства. Правители Саудовской Аравии опасались, что успех восстания может спровоцировать аналогичные события в их собственной стране и усилить влияние Ирана в государствах Персидского залива. ОАЭ также не остались в стороне, направив войска для участия в подавлении акций протеста и приняв другие меры в поддержку руководства Бахрейна.

В Йемене руководство Саудовской Аравии, обеспокоенное возможностью крушения государства в результате конфликта после ухода Али Абдуллы Салеха с поста президента в 2012 г., также наращивает масштабы своего традиционного участия в делах этой страны. Эр-Рияд увеличил помощь йеменскому правительству и активизировал тесные контакты с влиятельными кругами страны, чтобы за счет закулисного посредничества стабилизировать бесконечный политический кризис⁹. После захвата хуситами Саны в сентябре 2014 г. Саудовская Аравия прекратила помощь правительству Йемена. Затем, в марте 2015 г., Эр-Рияд в составе коалиции, куда входят также Бахрейн, Катар, Кувейт и ОАЭ, начал наносить по Йемену масштабные авиаудары, чтобы сдержать наступление хуситских формирований.

С 2011 г. ОАЭ (совместно с Египтом) вмешиваются в ливийские события, наращивая вмешательство по мере того, как страна скатывалась к гражданской войне. Они активно поддерживают антиисламистские силы в Ливии, предоставляя им военную, финансовую и дипломатическую помощь. Кроме того, ОАЭ пытаются удержать Катар от поддержки ливийских исламистов.

Четвертый вектор представляет собой поддержка исламистских акторов Катаром и Турцией: зачастую они помогают одним и тем же силам, но, как правило, не координируют свои действия. В период, предшествовавший «арабской весне», Катар за счет предоставления своей территории медийной сети «Аль-Джазира» и ее финансирования сыграл важнейшую роль в обеспечении большей открытости информационных потоков и активизации политических дискуссий в арабском мире. С 2011 г. Катар перешел к непосредственному влиянию на политические перемены в регионе, в частности путем поддержки «Братьев-мусульман» в целом ряде стран¹⁰. Эти действия продиктованы в целом сочувственным отношениям к взглядам «Братьев», а также стремлением избежать критики религиозных оппозиционных групп внутри страны в адрес ее руководства за отсутствие приверженности политическому исламу. В частности, Катар поддерживал «Братьев» в Тунисе и Сирии, но особенно активно в Египте. Власти Катара оказывали помощь «Братьям-мусульманам», чтобы усилить их позиции в стране сразу после свержения Мубарака, а после прихода к власти Мухаммада Мурси в 2012 г. выделили правительству Египта огромные средства — по некоторым оценкам, до 10 млрд долл. Когда Мурси был свергнут, объемы этой помощи сильно сократились.

Катар был одним из важных игроков и в связи с событиями в Ливии. Доха уже на раннем этапе восстания начала помогать силам, выступившим против Каддафи, а затем приняла участие в операции НАТО в этой стране. После свержения Каддафи Катар в разных формах продолжал участвовать в ливийских делах — в том числе через свои связи с командирами некоторых исламистских формирований и попытки посредничества между конфликтующими политическими группировками страны¹¹.

С приходом к власти Партии справедливости и развития (ПСР) в 2002 г. у внешней политики Турции — традиционно осторожной, ориентированной на статус-кво — появился новый аспект: распространение турецкой политической модели, предусматривающей включение в систему (демократическим путем) умеренного политического ислама. До политических изменений, начавшихся в арабском мире в 2011 г., это распространение в основном носило характер мягкого влияния, основанного на идее воздействия личным примером.

В первые годы потрясений в арабских странах Турция перешла к непосредственной поддержке политических изменений в своем регионе. Так, когда в начале 2011 г. в Египте начались акции протеста, турецкое правительство встало на сторону демонстрантов, вскоре заняв ведущие позиции среди иностранных держав, выступавших за смену власти в Каире. После ухода Мубарака в отставку ПСР налаживала все более теплые отношения с египетскими «Братьями-мусульманами», надеясь помочь им занять господствующие позиции в новом политическом ландшафте¹². Аналогичным образом в Тунисе после свержения президента Зина эль-Абидина Бен Али ПСР установила тесный контакт с исламистской Партией возрождения, рассчитывая, что ее приход к власти станет примером успешного внедрения турецкой модели на практике¹³. Турция также оказывает материальную поддержку повстанцам в Сирии, зачастую при посредничестве сирийских «Братьев-мусульман», поощряет оппозиционные фракции к сотрудничеству и позволила оппозиционному Сирийскому национальному совету провести съезд на своей территории. Все эти действия были призваны ускорить падение режима Асада¹⁴.

Пятый вектор: наряду с государствами в переходных процессах в регионе участвуют мощные негосударственные акторы. Так, «Исламское государство» не только заняло значительную часть территории Ирака и Сирии и яростно сражается с правительствами обоих этих государств. Оно также распространяет свое влияние на другие страны региона, например на Ливию, и за его пределы. Во многих странах продолжает действовать «Аль-Каида», организуя свои ячейки и насильственным путем стараясь дестабилизировать их государственный строй. В Сирии на стороне правительства Асада сражаются формирования «Хизбаллы».

Количество этих векторов и чрезвычайно сложный характер сочетаний и напряженности между ними просто поражают. Столь же удивительна активность различных государств в попытках повлиять на результат процессов, а также уровень конфликтности и насилия, сопровождающих политические перемены в регионе. Ливия, Сирия и Йемен стали ареной «опосредованных войн» между рядом внешних акторов. Гражданская война в Ираке уже более десяти лет имеет международное измерение. Более того, даже приведенный перечень внешних акторов нельзя считать исчерпывающим. В некоторых странах, например в Египте, немалую активность демонстрируют Кувейт и Оман — они предоставляют их правительствам помощь, чтобы те могли справиться с политическими и экономическими затруднениями. В сирийском конфликте важную роль играет Россия: среди прочего она стремится выступить в роли посредника в возможных переговорах о его разрешении.

Африка южнее Сахары

После мощной волны падения авторитарных режимов и попыток перехода к демократии в 1990-х годах более половины африканских государств сумели сформировать относительно стабильные политические системы. Среди них есть стабильные авторитарные и полуавторитарные режимы, чья степень репрессивности и приверженности развитию чрезвычайно варьируется. К таким государствам относятся Ангола, Зимбабве, Камерун, Руанда, Судан, Танзания, Уганда и Эфиопия. В других странах установился хотя бы отчасти демократический строй — независимо от того, правит там одна и та же партия или происходит периодическая смена власти. Среди них — Бенин, Ботсвана, Гана, Кения, Маврикий, Мозамбик, Острова Зеленого Мыса и ЮАР. Примерно треть африканских государств за последние десять лет пережили периоды серьезной нестабильности, вызванные успешными или неудачными военными переворотами (Гвинея, Гвинея-Бисау, Лесото, Мадагаскар, Мавритания и Нигер), восстаниями и свержением правительств (Центральноафриканская Республика и Мали), конфликтами из-за выборов и народными бунтами (Буркина-Фасо и Кот д’Ивуар), гражданскими войнами (Демократическая Республика Конго, Сомали и Южный Судан) или общей неустойчивостью политической системы из-за слабости институтов и множества внутренних проблем (Либерия и Сьерра-Леоне).

Влиять на результаты процессов в африканских странах, переживающих политическую нестабильность, пытаются многие государства, расположенные как в самой Африке, так и за ее пределами. Так, США и Европа активно участвуют в делах этого континента путем дипломатической работы, экономической и политизированной, а также военной помощи. Разные и зачастую взаимно противоречивые интересы, лежащие в основе политики американцев и европейцев в регионе южнее Сахары (борьба против террористического радикального ислама, доступ к масштабным энергетическим ресурсам, меры по преодолению бедности и распространение демократии), определяют и их участие в процессах политических перемен в африканских странах. Так, американская и французская военная помощь Мали для борьбы с восстанием, обернувшимся свержением правительства в 2012 г., продиктована прежде всего антитеррористическими задачами, но связана и с поддержкой демократии. То же можно сказать и о борьбе США с радикальной группировкой «Аш-Шабаб» в Сомали. Там, где проблема антитеррора стоит не столь остро, на первый план выходят более мягкие интересы Запада — распространение демократии и поддержка развития. Это относится, в частности, к помощи Запада Мадагаскару для стабилизации положения в этой стране после переворота 2009 г., к активным дипломатическим усилиям США и Европы по урегулированию конфликта вокруг выборов в Кот д’Ивуаре в 2010 г., к западной помощи и дипломатической поддержке правительству Сьерра-Леоне после окончания гражданской войны в 2002 г.

Немало африканских государств также оказывают политическое влияние на другие страны региона. Стоит отметить, например, что в большинстве гражданских войн на территории Африки существенную роль играют другие африканские страны (одна или несколько).

Так, на разных этапах затяжной войны в Демократической Республике Конго в ее ход вмешивались Бурунди, Руанда и Уганда — порой в весьма существенных масштабах и с прямым применением военной силы. Участие Руанды в делах Конго обуславливается целым рядом мотивов, и попытки предопределить общее направление политического развития страны не играют здесь первостепенной роли. Руанда, по крайней мере по официальной версии, защищает конголезских тутси и борется с военными формированиями хуту, которые рассматривает как угрозу собственной безопасности; определенное значение имеют и более прозаические интересы вроде личного обогащения некоторых руандийских командиров и солдат, действующих в этой стране¹⁵. Однако в середине 1990-х поддержка Руандой конголезских тутси способствовала их восстанию и свержению в 1997 г. режима президента Мобуту Сесе Секо; позднее руандийское военное вмешательство также воздействовало на внутриполитическое соотношение сил в Конго.

Эфиопия и Кения — самостоятельно или в составе миссии Африканского союза — осуществляли военное вмешательство в Сомали с целью отстранить от власти исламистские силы. Ранее Нигерия способствовала прекращению гражданских конфликтов в Либерии и Сьерра-Леоне. Кроме того, в прежней ситуации в этом регионе, когда Нигерия помогала соседним странам в урегулировании гражданских конфликтов, произошел неожиданный разворот на 180 градусов: теперь ее соседи, в частности Чад и Нигер, предприняли военную интервенцию в Северную Нигерию для борьбы с организацией «Боко харам».

С политическим воздействием со стороны других африканских государств сталкиваются не только страны, охваченные гражданской войной. Зачастую оно связано с кризисами из-за выборов, переворотами и другими серьезными политическими потрясениями. Так, ЮАР в тесном сотрудничестве с США и некоторыми европейскими странами способствовала дипломатическому урегулированию кризиса из-за выборов в Кот д’Ивуаре. Эфиопия, Кения и Уганда подключились к усилиям по прекращению военных действий между правительственными войсками и повстанцами в Южном Судане в конце 2013 г. Аналогичным образом ЮАР попыталась выступить посредником между враждующими партиями Лесото накануне выборов в этой стране в феврале 2015 г.

На африканские страны, где происходят политические изменения, влияют и несколько незападных государств, расположенных за пределами континента. В политических кругах Запада все больше внимания обращают на рост экономического и дипломатического присутствия Китая в Африке. Политические шаги Пекина в регионе нацелены на установление дружественных отношений с правительствами стран, обладающих значительными сырьевыми ресурсами или способных стать полезными торговыми партнерами. Подобный подход означает, что Китай не воздействует систематически на переходные процессы и ситуации. Так, он не пытается всерьез участвовать в прекращении гражданских войн в Африке или предпринимать дипломатические усилия для урегулирования кризисов, связанных с выборами и переворотами. Случай Судана, где Китай воздействовал на правительство в Хартуме с целью окончания конфликта в Дарфуре, следует считать своего рода исключением.

У экспертов, анализирующих политику Китая в Африке, нет единого мнения о том, стремится ли Пекин в целом воздействовать на направленность политического развития континента. Некоторые считают, что когда африканские страны следуют недемократическим путем, Китаю это приносит удовлетворение и спокойствие, а потому он зачастую становится на сторону авторитарных режимов, поддерживая их экономически и благоприятствуя дипломатически¹⁶. Другие полагают, что Пекин просто интересуют полезные в экономическом плане партнеры независимо от их политической окраски¹⁷. Они отмечают, что Пекин наряду с поддержкой некоторых недемократических режимов, например в Анголе и Зимбабве, не жалел усилий для установления близких отношений с демократическими правительствами, способных, по его мнению, принести КНР экономическую выгоду, например с правительством ЮАР, с которым он подписал ряд двусторонних торговых соглашений.

Пекин приглашает в Китай тысячи африканских чиновников и политиков для участия в обучении методам развития с акцентом на китайскую модель авторитарных реформ сверху¹⁸. Возможно, эти программы отчасти представляют собой долгосрочную попытку воздействия на политическое мышление и поведение африканских чиновников и тем самым, со временем, на политический курс африканских государств. Но главная цель данных программ, судя по всему, заключается в установлении личных связей и контактов, способствующих построению полезных в экономическом плане отношений с правительствами континента независимо от их политического характера.

Два других незападных государства, участвующих в процессах политических изменений в Африке, — Турция и Бразилия. Турция сделала Африку одним из приоритетных адресатов растущей по объему помощи зарубежным странам и использует эту помощь как для общего повышения качества государственного управления на континенте, так и для формирования дружественных отношений с некоторыми правительствами, которые она считает нужным поддерживать. Например, Анкара участвует в усилиях по стабилизации обстановки в Сомали за счет ряда инициатив по привлечению ресурсов для восстановления страны и оказывает ей значительную помощь¹⁹. В рамках расширения диалога с континентом она с 2008 г. спонсирует серию саммитов по сотрудничеству между Турцией и Африкой.

Бразилия в последние годы тоже наращивает присутствие в Африке в поисках плодотворных экономических связей и для обеспечения ряда внешнеполитических интересов, например для придания более веских оснований притязаниям на статус мировой державы²⁰. Влияние на переходные процессы — лишь один из второстепенных элементов политики, связанной с торговлей, инвестициями и развитием, однако некоторым странам, например Гвинее-Бисау, Бразилия предлагала помощь в организации выборов.

Южная и Юго-Восточная Азия

В Южной и Юго-Восточной Азии наблюдается значительная нестабильность, причем направленность перемен в странах региона значительно варьируется. В плане демократизации результат президентских выборов в Шри-Ланке в январе 2015 г., судя по всему, позволяет с оптимизмом смотреть на будущее страны, еще недавно, казалось, скатывавшейся к авторитаризму. Есть и события противоположного характера: в Таиланде избранное гражданское правительство сменилось репрессивным военным режимом — это стало последней по времени главой в непрекращающейся политической борьбе между традиционными бангкокскими элитами и сторонниками бывшего премьер-министра Таксина Чинавата.

Между этими двумя полюсами находится немало стран, где направленность политических изменений совершенно неясна. Надежды на демократизацию в Бирме значительно ослабли по сравнению с 2013 г.: межэтнический конфликт в стране продолжается, а темпы политических реформ снизились. Непал все еще пытается выбраться из политического тупика, разрабатывая новую конституцию; это последний по времени этап затянувшегося уже на 24 с лишним года перехода от монархии к демократии. В Афганистане избран новый президент Ашраф Гани, он обещает провести остро необходимые административные реформы, но в стране продолжается жестокая гражданская война, идущая уже 13 лет — с тех пор, как коалиция во главе с США изгнала из Кабула талибов. А в Бангладеш выборы в январе 2014 г. сопровождались шумными уличными акциями протеста и брожением, продемонстрировавшими неустойчивость ее нынешней политической конфигурации.

На результат этих и других изменений в Южной и Юго-Восточной Азии пытается воздействовать ряд стран — как азиатских, так и расположенных в других регионах. Зачастую конкуренция между акторами, стремящимися к такому влиянию, носит весьма острый характер. Фоном для этого состязания является общая геополитическая динамика в Азии: Китай все активнее бросает вызов сложившейся системе безопасности под эгидой США. Однако при таком количестве разных игроков на рынке в каждой отдельно взятой стране конкретное сочетание порождаемых внешними факторами действий, альянсов и интересов определяется множеством проблем безопасности местного характера, а также бесчисленными экономическими интересами. Во многих случаях прямые попытки повлиять на результат и направление политического развития проявляются не столь явно, как в других регионах. Ряд государств пытается поддерживать систему полезных отношений с внутриполитическими акторами стран региона, надеясь добиться конкретных политических результатов и экономических привилегий, независимо от того, кто там находится у власти.

Как минимум в некоторых странах Южной и Юго-Восточной Азии, переживающих политические перемены, активно действуют Соединенные Штаты и ряд государств Европы. Как и в других регионах, западные державы обычно преподносят свои действия как воплощение общей заинтересованности в поддержке демократии. В некоторых случаях, например в Бирме и Непале, это действительно основная мотивация (хотя в желании Вашингтона, чтобы Бирма успешно перешла к демократии и отдалилась от Китая, как минимум некоторую роль играют экономические и стратегические интересы). В других странах, прежде всего в Афганистане, действия Запада определяются соображениями безопасности, и задача обеспечения стабильности порой перевешивает стремление поощрить демократию. В некоторых государствах, в частности в Таиланде, Запад лишь в минимальной степени пытается повлиять на направленность политических изменений.

Другим крупным игроком, естественно, является Китай. В годы холодной войны Пекин активно поддерживал коммунистические и сепаратистские движения в Южной и Юго-Восточной Азии, но последние двадцать лет, как правило, становится на сторону действующей власти, опасаясь «заразительного» воздействия подобных движений на сепаратистские элементы в самой КНР²¹. В последние годы влияние Китая в регионе усиливается вместе с ростом его мощи и напористости.

Сосредотачивая внимание на сохранении продуктивных экономических отношений с различными странами и предотвращении потенциальных угроз в сфере безопасности, которые могут возникнуть из-за политической нестабильности за рубежом, Китай по-прежнему мало заинтересован в политических изменениях в большинстве стран региона, а когда такие изменения происходят, чаще всего выступает за сохранение статус-кво²². Но порой — когда простая поддержка статус-кво неадекватна в качестве реакции на политические перемены — эта позиция меняется. В таких случаях, например в Бирме, Пекин старается подтолкнуть соответствующие государства к долгосрочным политическим переменам, которые будут служить интересам Китая за счет диверсификации его портфеля политических связей.

Демократические державы Южной и Юго-Восточной Азии, прежде всего Индия и Индонезия, тоже начали серьезнее воздействовать на политические изменения в своих регионах. Индия играет существенную роль в некоторых странах Южной Азии, где происходят политические изменения, в том числе в Бангладеш, Непале и Шри-Ланке, хотя причиной ее вмешательства часто является стремление не допустить нестабильности, а не демократизация как таковая. Индонезия в рамках своей региональной дипломатии создала общую систему поддержки демократии, воплощаемую в ежегодном проведении Балийского демократического форума и довольно скромных усилиях по включению прав человека и демократических принципов в основополагающие документы Ассоциации стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН)²³. Эта позиция отражает стремление страны пожать плоды своего относительно успешного перехода к демократии и провести различие между собственной позицией в региональной дипломатии и линией Китая.

Среди других игроков на этом «многолюдном» рынке — Япония и Южная Корея, углубляющие свою вовлеченность в дела разных стран, где происходят политические изменения, в частности Бирмы, Непала и Филиппин. В другом углу карты региона мы видим, что Иран и Пакистан стали важными игроками в Афганистане с его затяжной политической нестабильностью.

Сложность и разнообразие внешних воздействий на политические перемены в Южной и Юго-Восточной Азии можно проиллюстрировать на примере трех стран — Бирмы, Непала и Афганистана. Бирма выделяется как особо оживленная «рыночная площадка» политических изменений. В этой стране США и ряд европейских государств, в том числе Великобритания, Германия и Норвегия, не жалеют сил для поддержки, как они надеются, успешного перехода к демократии. Западные акторы, особенно после выборов 2012 г. в Бирме, когда лидер Национальной лиги за демократию Аун Сан Су Чжи была избрана в парламент, задействовали в поддержку перемен немалый дипломатический капитал, включая визиты глав государств и иных высокопоставленных чиновников, а также финансовую помощь, в том числе по линии демократизации.

В переходные процессы Бирмы глубоко вовлечены также Китай и Япония. Опасаясь утраты «особых отношений» с правителями Бирмы, приносящих экономическую выгоду китайским инвесторам, Пекин был вынужден пересмотреть свой подход к дотоле изолированному соседу. С 2011 г. Китай вкладывает немалые средства в пиар-кампанию по борьбе с негативными представлениями о его экономическом влиянии²⁴. Пекин также начал обхаживать Национальную лигу за демократию (политическую организацию, которую во времена продолжительной военной диктатуры в Бирме он отказывался даже признавать), чтобы не «складывать все яйца в одну корзину» во все более неопределенной политической обстановке²⁵. Кроме того, Китай отошел от традиционной позиции невмешательства во внутренние конфликты, содействуя мирным переговорам между правительством и вооруженными племенами на севере страны. Это было продиктовано желанием прекратить вооруженный конфликт, все больше угрожавший распространиться на территорию самого Китая, и защитить свои экономические инвестиции в страдающих от войны регионах Бирмы²⁶. Усилия Китая в Бирме связаны в большей степени с сохранением прибыльных экономических связей с этой страной, чем с воздействием на направление ее политического развития. Тем не менее за кулисами Пекин оказывает определенное влияние на ситуацию, консультируя и уговаривая бирманскую военную и экономическую элиту в процессе принятия решений о пределах и темпах политической реформы.

Япония пытается подстегнуть процесс демократизации в Бирме в основном за счет экономического сотрудничества. Уже вскоре после номинального перехода этой страны к гражданскому правлению в 2011 г. Токио вновь начал оказывать ей экономическую и гуманитарную помощь и с тех пор постоянно наращивает ее объемы. Приоритетное внимание Токио уделяет также личным связям с представителями режима и технической помощи, особенно в правовой сфере. Хотя в целом инициативы Японии подталкивают Бирму по пути к демократии, Токио не желает занимать более твердую позицию в поддержку реформ и критиковать бирманское руководство за недавний «откат назад»²⁷.

Непал — еще один пример особенно активного функционирования рынка в Азии. Здесь самый влиятельный внешний актор — это соседняя Индия, уже не одно десятилетие глубоко вовлеченная в непальские политические события. В 2005 г. Нью-Дели способствовал переговорам между мятежниками-маоистами и политическими партиями страны, которые помогли заложить основу для возврата к парламентскому правлению, упразднения монархии и завершения десятилетней гражданской войны²⁸. Индия пытается подтолкнуть Непал к демократии и другими способами, в том числе за счет дипломатической поддержки и технической помощи в организации и мониторинге выборов. Однако ее интересы связаны прежде всего с предотвращением нестабильности и сохранением политических и экономических связей, а не с непосредственным распространением демократии. В последнее время стратегия сотрудничества Индии с Непалом обуславливается также усилением китайского влияния в этой стране²⁹.

Китай, поддерживавший монархию в Непале до ее упразднения в 2008 г., после этого начал устанавливать контакты с лидерами различных партий, в том числе приглашая их в Пекин для политических консультаций³⁰. Как и в Бирме, стратегия КНР в отношении Непала, судя по всему, основывается на стремлении подстраховаться в политической обстановке, которая не может стабилизироваться уже двадцать лет. В то же время Пекин без лишнего шума добивается, чтобы, невзирая на бесконечные колебания политической ситуации, правительство Непала и в дальнейшем проявляло уступчивость в отношении китайских экономических интересов и потребностей безопасности. Китай резко увеличил масштабы экономического сотрудничества с Непалом, став к 2014 г. крупнейшим источником прямых зарубежных инвестиций в эту страну³¹. Вовлечение Китая в непальские события обуславливается также стремлением нейтрализовать предполагаемую угрозу тибетского сепаратизма, а усиление политического и экономического взаимодействия с этой страной дает Пекину определенный контроль над политикой Катманду в отношении непальских тибетцев³².

Западные державы в течение долгого и незавершенного переходного периода в Непале также продолжали сотрудничать с этой страной. С помощью масштабных программ социально-экономического и политического содействия, а также серьезного дипломатического нажима США, Великобритания, Германия, Дания и другие государства стремятся смягчить конфликты и способствовать демократизации в Непале.

Столь же активно рынок действует и в Афганистане. США и в меньшей степени некоторые другие страны НАТО по-прежнему прилагают недюжинные усилия для стабилизации обстановки в этой стране. Но в ситуации, когда США выводят из Афганистана войска, активизируются и без того серьезные попытки других держав повлиять на его судьбу. Пакистан по-прежнему отчасти поддерживает группировки афганских талибов, продолжающие борьбу против правительства, хотя его взаимоотношения с ними довольно сложны³³. Индия в последние годы наращивает объемы экономического сотрудничества и помощи Афганистану; последняя включает обучение сотрудников афганских силовых структур и существенное содействие реализации инициатив в сфере государственного управления и развития гражданского общества. Цель этих усилий — укрепление стабильности в стране и ограничение влияния главного соперника Индии — Пакистана³⁴.

Иран, подобно США и другим западным акторам, негативно относится к влиянию талибов в Афганистане и выступает за долгосрочную стабилизацию в соседней стране. Однако стратегическое соперничество с Соединенными Штатами и дискомфорт от присутствия иностранных войск так близко от его собственной территории побуждает Иран оказывать некоторую ограниченную поддержку силам «Талибана»³⁵. Кажущаяся противоречивость этих действий Тегерана обусловлена также стратегией диверсификации портфеля контактов в Афганистане для сохранения политических и экономических позиций в стране после вывода контингента НАТО.

Китай, в прошлом избегавший слишком глубокого вовлечения в политические процессы в Афганистане, в 2015 г. дает понять о готовности способствовать мирным переговорам. Как и в случае Непала, новообретенная заинтересованность Пекина диктуется ростом экономических связей и опасением, что нестабильность в Афганистане приведет к его превращению в «инкубатор» и убежище для уйгурских сепаратистов из Синьцзяна³⁶.

Бывший СССР

После периода активных политических изменений, сопровождавших распад СССР в начале 1990-х и первые годы после него, в большинстве постсоветских республик сформировались относительно стабильные авторитарные или полуавторитарные режимы. Но несколько новых государств сохранили хотя бы некоторую политическую открытость и в последующие годы пережили несколько этапов политических перемен — прежде всего это Грузия, Киргизия, Молдавия и Украина.

Повлиять извне на путь политического развития этих четырех стран пытается немало государств. Расстановка этих внешних сил куда проще и носит более четкий дуалистический характер, чем на Ближнем Востоке, в Азии и Африке: с одной стороны — Соединенные Штаты и ряд европейских государств, особенно страны Северной и Восточной Европы, с другой — Россия. В самых общих чертах можно сказать, что США и Европа поощряют демократизацию в этих странах, исходя из убеждения, что демократические государства становятся более надежными партнерами Запада в сферах безопасности и экономики, а также из общего принципа поддержки демократического будущего восточных соседей Евросоюза. Используемые ими методы хорошо известны — попытки привлечь эти страны к общему экономическому и военному партнерству с Западом, экономическая и помощь и дипломатическая поддержка демократии, особенно во времена политических кризисов вроде украинского «Евромайдана» в 2014 г.

Конечно, серьезность и эффективность усилий Запада по поддержке демократии в каждой из четырех стран сильно различаются. Например, временами Соединенные Штаты существенным образом вкладывались в построение демократии на Украине: так, в период, предшествовавший «оранжевой революции» , они оказывали немалую помощь акторам украинского гражданского общества³⁷. Однако на других этапах, в частности в течение нескольких лет перед евромайдановскими акциями протеста, попытки США поддержать демократию на Украине были куда менее активны. Правительства европейских стран не скупятся на высокие слова и принципиальные заявления о поддержке демократии их восточных соседей. Однако Роза Бальфур, проведя глубокое исследование вопроса о поддержке Европой демократизации на Украине за последние двадцать лет, отмечает, насколько мало эта риторика подкреплялась существенными действиями³⁸. Она также указывает на большие различия между политическими линиями стран Евросоюза: так, Польша демонстрирует куда более серьезную приверженность поддержке демократии, чем Франция или Италия. Тем не менее Европа выделяла на демократизацию Украины и нескольких других постсоветских республик солидные ресурсы в виде помощи и хотя бы некоторый объем дипломатического капитала.

Хотя западные правительства в целом считают, что торжество демократии в этих государствах отвечает интересам безопасности Запада, если у них возникает мнение, что эти интересы и поддержка демократии вступают в противоречие, последняя порой отходит на второй план. Именно так обстояло дело в случае Грузии при Михаиле Саакашвили (он находился у власти в ): ради хороших отношений с лидером, дружественно относящимся к американским интересам безопасности в регионе, Соединенные Штаты смотрели сквозь пальцы на недемократические методы грузинского президента. В то же время ряд европейских правительств избегал нажима по проблемам демократии, опасаясь обидеть Россию и тем самым поставить под угрозу свой доступ к ее газовым поставкам.

Что же касается подхода России, то здесь все ясно: на разных этапах недавней истории этих четырех стран Москва с прямолинейной решимостью стремилась повлиять на их политические процессы в рамках общей задачи: во всех соседних странах у власти должны быть правительства, дружественно относящиеся к российским экономическим интересам и интересам безопасности. Уже много лет она особенно глубоко вовлечена во внутриполитические события на Украине, пытаясь обеспечить приход к власти предпочтительных для нее лидеров и сохранение ими этой власти³⁹. В этих целях Москва использует ряд рычагов давления: угрозы прекратить поставки газа или повысить цены на него, прямое финансирование своих фаворитов — отдельных политиков и целых партий, политизированные кампании на телевидении, другие дипломатические и экономические «кнуты и пряники».

Так, Кремль активно вмешивался в ход президентских выборов на Украине в 2004 г., стремясь обеспечить победу пророссийского кандидата Виктора Януковича над прозападно настроенным Виктором Ющенко. Россия не только вложила в предвыборную кампанию Януковича немалые суммы — десятки, а то и сотни миллионов долларов, по оценкам разных аналитиков. Она напрямую участвовала в разработке и реализации выборной стратегии Януковича⁴⁰. В конце 2013 г., когда режим Януковича зашатался, Москва лихорадочно пыталась его поддержать, предлагая новые финансовые инъекции и, возможно, помощь в подавлении протестного движения⁴¹. Затем, ошеломленная крахом правительства Януковича в начале 2014 г., Россия предприняла ряд силовых шагов для подрыва позиций прозападного руководства во главе с президентом Петром Порошенко и премьер-министром Арсением Яценюком, пришедшего к власти после президентских и парламентских выборов 2014 г. Ее действия включали значительную помощь пророссийскому вооруженному восстанию на востоке Украины.

Многих американских и европейских наблюдателей поразило, насколько далеко Москва готова зайти, чтобы помешать Украине двигаться по прозападному политическому пути. Но эти действия вписываются в общую схему ее политики в регионе. Так, на разных этапах политических изменений в Киргизии Россия осуществляла масштабное вмешательство в эти события. В частности, во второй половине 2000-х годов, когда тогдашний президент Курманбек Бакиев попал в немилость к Кремлю, Россия помогала разжечь восстание, завершившееся его свержением в 2010 г. Методы, которые она при этом применяла, были призваны усилить экономические трудности в стране — повышение цен на топливо, блокирование некоторых банковских трансакций. Все это сопровождалось пропагандистской кампанией, делавшей акцент на коррупцию в высших эшелонах власти в Бишкеке⁴².

Аналогичным образом последние двадцать лет Россия использовала различные формы давления, чтобы повлиять на затянувшиеся переходные процессы в Грузии, стараясь отклонить ее путь от прозападной геополитической ориентации. Например, Москва, обеспокоенная приходом к власти в результате «революции роз» 2003 г. Михаила Саакашвили, твердо ориентировавшегося на Запад, задействовала ряд дипломатических и экономических инструментов, чтобы ослабить и подорвать его позиции⁴³. Кульминацией напряженности между двумя государствами стала российско-грузинская война 2008 г. и оккупация Москвой Южной Осетии и Абхазии.

Москва уже давно стремится оказывать влияние на политическую жизнь Молдавии в поддержку сил, выступающих за пророссийский внешнеполитический курс. С начала 1990-х годов Россия использует самопровозглашенную Приднестровскую республику (чья фактическая независимость сохраняется благодаря российскому военному присутствию) в качестве рычага влияния на внутреннюю и внешнюю политику Молдавии⁴⁴. Ее действия активизировались в 2014 г.: Россия пыталась не допустить заключения Молдавией соглашения об ассоциации с Евросоюзом. Для этого Кремль использовал разные средства, в том числе провокации на границе с Приднестровьем, препоны для продажи молдавских вин на территории России, инсайдерские атаки на молдавские банки путем перенацеливания средств в Россию, а также угрозы, связанные со статусом молдавских гастарбайтеров в России⁴⁵.

Латинская Америка

Латинская Америка в политическом плане — самый устоявшийся и однородный (с точки зрения типологии режимов) из развивающихся регионов. В большинстве стран за последние десятилетия укрепился демократический строй, и переходный этап, характерный для большей части региона в 1980-х годах, остался позади.

Но и здесь происходят политические изменения. В последние годы несколько латиноамериканских государств столкнулись с кризисом правящего режима, который стал для них поворотным моментом в политическом плане, — достаточно упомянуть путч 2009 г. в Гондурасе или президентский кризис 2012 г. в Парагвае. За последнее десятилетие в некоторых странах, в том числе в Боливии, Эквадоре и Перу, усилилась политическая поляризация, кульминацией которой становились выборы, на которых гражданам предлагались кардинально отличные друг от друга платформы, представляющие собой не обычный ограниченный политический спектр, а настоящее перепутье. На этих «поворотных» выборах соперничали, как правило, кандидат от традиционной центристской или правоцентристской партии и левый популист, предлагавший радикально изменить правила политической игры и осуществить масштабные перераспределительные реформы в экономике.

Из стран, не принадлежащих к Латинской Америке, наибольшим влиянием в регионе по-прежнему обладают США, хотя сила этого влияния и активность Вашингтона по сравнению с 1980—1990-ми годами заметно снизились. Соединенные Штаты считают демократизацию одной из главных своих целей в регионе: они используют дипломатические и экономические «кнуты и пряники» для поощрения демократических правительств и наказания недемократических. Одновременно Вашингтон предоставляет помощь в целях демократизации некоторым странам, где, по его мнению, переход к демократии еще не завершился окончательно, — в первую очередь речь идет о государствах в центральноамериканском регионе и Андах. Из-за многочисленных примеров непоследовательности, а то и лицемерия Вашингтона в плане уважения к демократическим нормам в регионе их репутация борца за демократию многим латиноамериканцам представляется сомнительной — они рассматривают Соединенные Штаты как беспринципную интервенционистскую державу, старающуюся подорвать позиции тех демократических правительств, политическая линия которых ей не нравится.

В том, что касается прямой вовлеченности в политические переходные процессы в Латинской Америке, роль США сегодня довольно ограниченна. Когда возникает серьезный кризис, Вашингтон вмешивается дипломатическим путем, пытаясь помочь его мирному урегулированию. Соединенные Штаты рассматривают подобные действия как поддержку демократии, хотя их роль в разрешении ситуации с гондурасским переворотом 2009 г. вызвала в регионе, да и в самих США весьма неоднозначные оценки конкретного характера политических целей Вашингтона. На результаты «поворотных» выборов в Боливии, Эквадоре, Перу и других странах США в общем не пытались влиять, хотя в таких случаях они, несомненно, не хотят видеть победителями левых кандидатов, и американские дипломаты в соответствующих столицах порой заявляют об этих предпочтениях. Вашингтон продолжает пикироваться с венесуэльским руководством, критикуя его антидемократические действия и вводя экономические санкции против его представителей; эту позицию правительство Венесуэлы расценивает как попытки смены режима, а Соединенные Штаты — как поддержку основополагающих принципов демократии.

Помимо США наиболее активными и влиятельными акторами в Латинской Америке в последние годы являются две региональные державы: Венесуэла и Бразилия.

В рамках общего курса на распространение «боливарианской» идеологии и установления тесных дипломатических контактов с максимально возможным количеством государств Венесуэла при Уго Чавесе пыталась повлиять на результат политических перемен в ряде стран. Правительство Чавеса передавало немалые деньги предпочтительным для себя кандидатам и партиям, с сочувствием относившимся к идеологии президента — «чавизму» — в ходе «поворотных» выборов, в частности оно поддерживало «Движение к социализму» («Movimiento al Socialismo») в Боливии в 2005 г., лидера сандинистов и президента Даниэля Ортегу в Никарагуа в 2006 и 2011 гг. и Ольянту Умалу в Перу в 2006 г. (избран президентом в 2011-м)⁴⁶. Венесуэла также предпринимала дипломатические усилия в связи с кризисами режимов, стараясь добиться результатов, благоприятных для лидеров, которые ей нравились. После кончины Чавеса в 2013 г. и прихода к власти его преемника Николаса Мадуро (куда менее активного на международной арене), возникновения внутриполитических конфликтов, поглотивших внимание руководства, а также внезапного и резкого падения нефтяных доходов Венесуэла стала играть меньшую роль в регионе, чем при жизни «команданте».

Бразилия действует не столь напористо, как Венесуэла при Чавесе, но и она проявляет определенную активность в связи с переходными процессами в Латинской Америке. Под флагом общей задачи поддержки демократии и стабильности она предпринимала дипломатические усилия для предотвращения возможных переворотов, в частности в Парагвае в 1999 г. и в Венесуэле в 2002 г., а также оказывала помощь в разрешении политических кризисов в Боливии в 2004 и 2005 гг., в Эквадоре в 2005 г. и в Парагвае в 2012-м⁴⁷. После переворота на Гаити в 2004 г., завершившегося отстранением от власти Жан-Бертрана Аристида, Бразилия взяла на себя руководящую роль в рамках миссии ООН по надзору за восстановлением демократического строя в стране. Вместе с тем экономические интересы Бразилии, связанные с некоторыми ее соседями (обеспечение рынков сбыта для своих товаров, доступ к энергетическим и минеральным ресурсам), в сочетании с общим стремлением поддерживать дружественные дипломатические отношения со всеми соседними странами независимо от политического характера их режимов побуждает ее порой отходить от заявленного курса на поддержку демократии. С особой наглядностью это проявилось в случае Венесуэлы, но отражается и на политике Бразилии по отношению к другим странам Южной Америки, что вызывает разочарование у тех наблюдателей в Вашингтоне и латиноамериканских политических кругах, которые надеялись, что превращение в великую державу сделает ее мощным борцом за демократизацию в регионе.

Европа и Китай также играют в Латинской Америке важную роль, хотя, как правило, не выступают основными игроками в попытках влияния на результаты переходных процессов. Североевропейские страны (особенно Германия, Нидерланды и скандинавские государства) весьма ограниченно участвуют в делах региона, хотя в прошлом их роль была заметна — например, в поддержке демократической оппозиции президенту Чили Аугусто Пиночету или дипломатическом посредничестве в прекращении гражданских войн в Центральной Америке в 1980-х годах. Тем не менее они и сейчас оказывают довольно скромную помощь в целях развития демократии некоторым странам андского региона и Центральной Америки, а также дипломатическое содействие урегулированию внутриполитических кризисов демократическим путем. Китай — чрезвычайно мощный экономический игрок в регионе, но именно экономические, а не политические вопросы его в основном и интересуют.

Характер рынка

Как показывает этот обзор по регионам, новый глобальный рынок политических изменений отличается чрезвычайным разнообразием форм и комбинаций. На территории бывшего СССР состав государственных акторов носит в основном дуалистический характер: они представлены западными демократиями, с одной стороны, и Россией — с другой. Однако в иных регионах действует сложное сочетание разнонаправленных векторов: в разных странах свои позиции укрепляют весьма различные группы государств. Более того, сравнительный вес того или иного государства в воздействии на направление и результаты политического развития сильно варьируется от страны к стране, а порой и радикально меняется. Так, в первый год «Арабской весны» Турция пользовалась большим влиянием в ряде стран, где происходили перемены. А всего через несколько лет, когда политические ветры задули в другом направлении, ее влияние резко ослабло.

Анализировать этот рынок с научной точностью трудно не только из-за количества и разнообразия акторов и действий — здесь есть и другие аналитические проблемы. Например, четко различить, что следует считать фундаментальным политическим изменением, а что — лишь «ухабом на дороге» в рамках стабильной в своей основе политической системы, порой очень непросто, если вообще возможно. Аналогичным образом весьма сложно объективно определить, какие действия государства призваны повлиять на направленность и результаты процессов политических изменений в другой стране, а какие представляют собой обычную работу по установлению и поддержанию контактов с полезными политическими друзьями, служащими обеспечению экономических и стратегических интересов этого государства. Порой вывод здесь очевиден — так, решительные шаги Саудовской Аравии в 2011 г. по содействию властям Бахрейна в подавлении восстания, грозившего радикально изменить политическую жизнь страны, несомненно, представляли собой действия, призванные повлиять на путь политического развития соседнего государства. Но зачастую однозначная оценка не получается, как в случае действий Китая во многих странах Африки и Азии, направленных, как кажется, прежде всего на установление продуктивных экономических связей, но иногда содержащих элементы, напоминающие закулисные усилия по изменению общей направленности перемен в ситуациях политической неопределенности.

Сложный характер рынка усугубляется и тем, что некоторые страны здесь выступают сразу в обеих ролях. Иными словами, многие государства, пытающиеся влиять на политические события за пределами собственных границ, сами подвергаются внешнему политическому воздействию. В частности, Исламабад является крупным игроком на внутриполитической арене Афганистана, но в то же время США, Великобритания и другие западные державы стараются воздействовать на развитие демократии в самом Пакистане. Египет является объектом серьезных усилий целого ряда стран, призванных воздействовать на его политическую траекторию, однако и сам он все больше стремится повлиять на характер переходных процессов в Ливии. Прежнее представление о мире, состоящем из объектов и субъектов международной политики, все еще живущее в умах многих государственных деятелей и аналитиков, к новому рынку абсолютно неприменимо.

Для оценки этого рынка более пристального внимания заслуживают несколько элементов: мотивация основных акторов, используемые ими методы, сравнительное влияние игроков и реакция государств на растущее проникновение внешних сил в их политическую жизнь.

Мотивация

В условиях активизации попыток недемократических акторов повлиять на направленность и результаты политических изменений в других странах некоторые обозреватели окрестили их действия «распространением автократии»⁴⁸. В некоторых работах международная политическая арена предстает как манихейское глобальное состязание между Западом, старающимся содействовать демократии в мире, и неофициальным объединением недемократических стран, поощряющих авторитаризм. Однако непричесанная действительность не вписывается в эту упрощенную модель.

Растущая напористость многих авторитарных государств, особенно Китая, стран Персидского залива, Ирана, России и (по крайней мере до недавних пор) Венесуэлы, несомненно, негативно воздействует на ситуацию с демократией в мире. Эти страны оказывают финансовую и дипломатическую поддержку ряду небольших авторитарных государств вблизи своих границ. На международных форумах они стараются сорвать усилия по утверждению во всемирном масштабе норм демократии и прав человека. Они практикуют копируемые многими методы, по выражению Лоуренса Уайтхеда, «распространения антидемократии» — целенаправленные шаги по сдерживанию дипломатических усилий и помощи Запада с целью формирования более открытых, плюралистических политических систем⁴⁹. Некоторые из таких государств привлекают внимание в ряде регионов мира как примеры успешных альтернатив либеральной демократии, способные служить образцом для подражания. Кроме того, влияя на направленность развития стран, переживающих фундаментальные политические изменения, они зачастую поддерживают авторитарные режимы, как Саудовская Аравия в Бахрейне или Иран, с 2011 г. всячески старающийся подкрепить режим Башара Асада.

Однако последствия и мотивы вмешательства этих государств в процессы политических изменений не всегда носят антидемократический характер. Так, действия России в Киргизии в 2010 г., направленные на ослабление позиций тогдашнего президента Курманбека Бакиева, не были попыткой свергнуть демократического лидера и посадить на его место авторитарного деятеля. Можно даже утверждать, что после ухода Бакиева Киргизия стала более демократическим государством⁵⁰. Поддержка Катаром «Братьев-мусульман» в ряде арабских стран нацелена не на утверждение авторитарных режимов, а (по крайней мере с большой долей вероятности) на усиление политического плюрализма в регионе — и эти действия даже приносят некоторые результаты в данном направлении. Усилия Ирана по влиянию на политические процессы в постсаддамовском Ираке реальнее всего следует толковать не как попытки насаждать там авторитаризм, а как шаги по укреплению позиций иракских политических сил, дружественных интересам Тегерана. И еще один пример: интервенции Эфиопии в Сомали нацелены не на подкрепление репрессивных политических акторов, а, напротив, на борьбу с самыми репрессивными элементами в этой стране.

Более того, напористые недемократические державы, влияя на развитие политических событий в ситуациях перемен, порой действуют совместно или в одном направлении с США и Европой. Например, в 2011 г. Катар участвовал в возглавлявшейся Западом военной интервенции в Ливии. Усилия Саудовской Аравии по воздействию на исход гражданской войны в Сирии во многих важных составляющих соответствуют аналогичным действиям США. В Египте Саудовская Аравия, ОАЭ и США поддерживают одно и то же правительство. Хотя в постсаддамовском Ираке сотрудничества между Ираном и Соединенными Штатами не наблюдается, некоторые из их шагов по воздействию на политическую жизнь страны, в частности поддержка прихода к власти бывшего премьера Нури аль-Малики и борьба с «Исламским государством», имеют одинаковую направленность.

Одним словом, попытки авторитарных государств влиять на исход политических процессов в других странах не всегда равносильны «распространению автократии». Точная аналитическая оценка их действий носит более прагматический и менее идеологизированный характер: они вмешиваются в ситуации политических изменений для поддержки действующих властей или претендентов на власть, которых независимо от их внутриполитической идеологии считают дружественными своим интересам в сферах экономики и безопасности⁵¹. Зачастую речь идет о недемократических политических акторах, но так бывает не всегда. Чисто идеологической заинтересованности в распространении авторитаризма как такового, мы, как правило, не наблюдаем. Более того, даже когда она порой проявляется и действия государства выглядят явно идеологизированными, как в случае поддержки Ираном «Хизбаллы» и ХАМАСа, в других ситуациях эта страна демонстрирует чисто реалистические мотивы — это относится, в частности, к последовательной поддержке режима Асада в Сирии.

Что же касается мотивации демократических акторов на глобальном рынке, то здесь наблюдается иная, но тоже сложная картина. США и Европа искренне стремятся помочь утверждению демократии в других странах, поскольку они, во-первых, считают демократические государства более надежными партнерами в сфере экономики и безопасности и, во-вторых, убеждены в универсальности демократических принципов. Многие их действия за пределами собственных границ действительно направлены на содействие демократизации и приносят важные позитивные результаты. Поэтому в целом их внешняя политика содержит больший идеологический компонент, чем политика основных недемократических держав. Однако было бы упрощенчеством не учитывать тот факт, что экономические интересы и интересы безопасности порой побуждают западные государства вести себя мягко по отношению к собственным антидемократическим «фаворитам» и в некоторых ситуациях поддерживать стабильные диктатуры. Наглядным примером здесь может служить реакция США и Европы на «арабскую весну»: она полностью характеризовалась неоднозначностью и отсутствием энтузиазма в плане поддержки демократических перемен в ряде взаимосвязанных переходных ситуаций.

В действиях незападных демократий по обретению политического влияния за пределами собственных границ наблюдается та же смесь прагматических интересов и идеалистических мотивов. Последовательной поддержки демократии в их политике не наблюдается. Они почти рефлекторно приводят «продемократические» обоснования для своих действий, но, как и у западных держав, временами это просто прикрытие поддержки политических деятелей и правительств, демократических или нет, которые могут принести им пользу. Один из примеров в этой связи — активное участие Индии в делах Афганистана. Официальные индийские круги скорее всего скажут, что их действия во многом аналогичны участию США, — они пытаются способствовать укреплению стабильной власти в стране, в идеале демократической, но на деле как минимум предпочтительной в политическом плане по сравнению с любым правительством, которое могут сформировать противостоящие ей силы. Бразилия заявляет о принципиальной позиции в поддержку демократии в Венесуэле, но экономические интересы, особенно связанные с энергоресурсами, побуждают ее способствовать сохранению в этой стране правящего репрессивного режима.

Мотивационные сложности и неясности, связанные с новым мировым рынком политических изменений, высвечиваются со всей наглядностью при обращении к любому конкретному случаю. Возьмем Египет. Попытки разделить многочисленные страны, вовлеченные в последние годы в политическую жизнь Египта, на две четкие категории «за демократию» и «против демократии», не имеют смысла. Так, поддержку Турцией египетских «Братьев-мусульман» некоторые наблюдатели расценивали как реалистический курс на укрепление позиций политического союзника независимо от степени его приверженности демократии. Другие настаивали: политика Турции обуславливалась убежденностью, что включение умеренных исламистов вроде «Братьев» в политические процессы Египта способствует демократизации страны. Финансовую помощь Саудовской Аравии и ОАЭ правительству Абдель Фаттаха ас-Сиси некоторые египтяне рассматривают как поддержку возврата страны к авторитаризму. Другие египетские наблюдатели и немало западных государственных деятелей считают, что эта поддержка помогает установлению в стране стабильности, а это с наибольшей вероятностью откроет путь для либерализации и открытости политической жизни. Что же касается роли США, то разным наблюдателям непросто было бы добиться согласия в ответе на вопрос, способствовали действия Вашингтона после свержения Мубарака повышению или ослаблению шансов на демократизацию в Египте.

Четкое мотивационное разграничение трудно провести в отношении не только Египта, но и многих других стран, где активно действует мировой рынок политических изменений. Это не значит, что все государства надо ставить на одну доску. Западные демократии куда чаще, чем недемократические страны, стараются способствовать демократизации. Но простая «черно-белая» карта по принципу «за демократию» или «против демократии» — плохой ориентир для понимания реалий мирового рынка, будь то в Боливии, Бирме, Демократической Республике Конго, Киргизии, Непале, Сомали, Сирии, Тунисе и многих других странах, где он действует.

Методы

Другая важная черта мирового рынка — разнообразие используемых государствами методов политического влияния. Методы, применяемые Соединенными Штатами и Европой, хорошо известны: это смесь инструментов жесткой политики, например военной силы, военной помощи, дипломатического давления и экономических санкций, и не столь заметных инструментов мягкой политики — прежде всего помощи, связанной с поддержкой демократии. Куда меньше осознается другой факт: удивительное отсутствие координации, а то и наличие противоречий между жестким и мягким аспектами политики.

Так, в США организации, занимающиеся содействием демократии и получающие в этих целях государственное финансирование, как правило, не считают себя прямыми проводниками внешней политики Вашингтона. Они считают демократизацию своей задачей в любой стране, даже если политика США по отношению к ней имеет другую направленность. Поэтому, например, в первой половине 2000-х годов финансируемые правительством США организации, в частности Национальный демократический институт и Республиканский международный институт, поддерживали в Азербайджане активистов демократических движений, а также свободные и честные выборы, хотя официальная линия Вашингтона предусматривала терпимое отношение к недостаткам политики азербайджанских властей в плане демократии. Аналогичным образом в Германии финансируемые государством фонды, специализирующиеся на внедрении политического плюрализма и открытости в десятках стран мира, не считают своей задачей реализацию конкретной внешнеполитической линии германского правительства.

Методы недемократических государств, осуществляющих политическое влияние за пределами собственных границ, отличаются чрезвычайной напористостью. Зачастую они опираются на военные инструменты — прямое применение военной силы, поставки военного оборудования и военное обучение, поддержку военизированных формирований. Среди примеров — действия России на Украине, Саудовской Аравии в Бахрейне, Сирии и Йемене, Ирана в Ираке и Сирии, Эфиопии в Сомали, Руанды в Демократической Республике Конго, Катара в Ливии и Сирии. Хотя во многих международных кругах уже привыкли утверждать, что чаще всего военную силу за пределами собственных границ применяют США и другие западные державы, но регулярность, с которой недемократические государства прибегают к военному инструментарию, не может не бросаться в глаза. Кроме того, эти государства регулярно осуществляют прямое финансовое вмешательство во внутриполитические кампании в других странах и зачастую прибегают к взяткам для воздействия на влиятельных акторов в ситуациях политических изменений. Кроме того, они часто пытаются выступать в роли политических «серых кардиналов»: наглядный пример — неустанные усилия Ирана в течение последних десяти лет, призванные в важные моменты развития событий в Ираке направить политические процессы в определенное русло за счет активного «выкручивания рук» и переговоров.

Недемократические государства используют и несиловые методы, например кампании в СМИ, программы подготовки для государственных и общественных акторов, обмены визитами. Иногда они копируют западные методы поддержки демократии, например отправляют наблюдателей на важные выборы для подготовки отчетов или оказывают помощь неправительственным организациям (НПО) в других странах. Но эти методы играют весьма второстепенную роль по сравнению с более грубыми инструментами — военной силой и политизированной финансовой помощью.

Некоторые недемократические державы используют в качестве проводников влияния негосударственных акторов или контролируемые государством экономические структуры. Так, «Газпром» стал для Кремля важным рычагом политического влияния на соседние страны, зависящие от поставок российского газа. А Саудовская Аравия уже много десятилетий добивается социально-политического влияния во многих странах через свои религиозные структуры.

Что же касается действий незападных демократий на рынке политического влияния, то военные средства они, как правило, не применяют (хотя и выделяют войска в состав миротворческих миссий), не практикуют и политизированную финансовую помощь в больших объемах (впрочем, точные данные о подобной деятельности получить всегда трудно). Они предпринимают дипломатические усилия для урегулирования кризисов и предотвращения переворотов, но обычно избегают действовать собственными руками. Соответствующие шаги они зачастую предпринимают в рамках международных институтов: так, Бразилия пыталась урегулировать политический конфликт в Венесуэле в через Союз южноамериканских наций, а Индонезия старается координировать с АСЕАН свои дипломатические усилия в поддержку демократии. «Новые демократии» также оказывают некоторым странам довольно скромную финансовую помощь в целях демократизации: в частности, Бразилия содействует проведению выборов в Африке, а Индия — в Южной Азии и других регионах. Такая помощь, как правило, не обставляется политическими условиями и не направлена против действующих властей — речь идет о «нейтральных» программах обучения, обменах и т. д.

Асимметричность влияния

Сравнивая методы различных категорий акторов на мировом рынке политических изменений, стоит отметить, что между общим могуществом страны и ее способностью воздействовать на конкретные политические ситуации существует асимметрия.

Зачастую страны, не пользующиеся особым влиянием в мире, могут существенно воздействовать на переходные процессы в собственных регионах — порой в такой же, а то и в большей степени, чем США и другие западные державы. Примеры этого — роль Руанды в Демократической Республике Конго, Ирана в Ираке или продолжающаяся российская интервенция на Украине. Расположенная поблизости «местная» держава зачастую куда больше заинтересована в том или ином результате перемен в стране, с которой граничит, чем Соединенные Штаты и другие мощные, но «отдаленные» государства.

Зачастую эта бо́льшая заинтересованность обуславливает и бо́льшую активность усилий. Пока Запад обсуждает, насколько важны для него политические судьбы Украины, российская элита действует так, словно речь идет о поворотном моменте в современной истории их страны.

Кроме того, «местная» держава часто лучше, чем отдаленные государства, знает конкретную обстановку в соседней стране. Она также в большей степени способна воспользоваться неформальными сетями и другими личными связями между социально-политическими акторами обеих стран (пример — контакты иранского политического истеблишмента с шиитским руководством Ирака). Подобные «локальные» знания и связи — именно те элементы, что придают эффективность воздействию на переходные процессы, и зачастую таких ингредиентов политике Запада не хватает.

Сопротивление и суверенитет

По мере расширения и активизации глобального рынка внешнего политического влияния все больше стран начинают сопротивляться различным его элементам. В западных политических кругах и организациях по оказанию международной помощи большое внимание привлекает проблема сокращения пространства для поддержки демократии извне: десятки развивающихся и посткоммунистических государств — от России, Узбекистана и Венгрии до Боливии, ОАЭ и Эфиопии — ставят препоны, ограничивают и блокируют деятельность западных организаций по осуществлению программ помощи, которые, по их мнению, связаны с чрезмерным вмешательством во внутренние дела⁵². Тенденция к сокращению пространства стала неприятным сюрпризом для западного сообщества поддержки демократии, привыкшего, что в 1990-х годах, в период общемирового триумфального шествия демократии, многие страны открывали двери для политизированной помощи.

Это сопротивление во многом направлено против поддержки гражданского общества — на основе утверждения, что западные державы финансируют местные неправительственные организации в качестве проводников собственных политических замыслов. Оно также затрагивает помощь политическим партиям, международный мониторинг выборов и другие формы западной поддержки демократии, равно как и некоторые программы социально-экономического порядка с участием местных НПО, получающих финансирование извне.

Во многих случаях такое сопротивление оказывают недемократические правительства, для которых подобные действия — элемент общего закручивания гаек на гражданском и политическом пространстве. Но есть среди них и демократические или полудемократические государства, например Боливия, Индия и Никарагуа, допускающие на своей территории значительный простор для независимой гражданской активности, но крайне чувствительно относящиеся к некоторым формам сотрудничества внешних сил со своими гражданскими и политическими акторами.

Конечно, это сопротивление направлено не только против западных структур. Другие страны, пытающиеся влиять на процессы политических изменений, тоже сталкиваются с противодействием. Так, в ходе нынешнего конфликта в Ливии некоторые внутриполитические акторы изо всех сил стараются помешать Катару и Турции оказывать помощь определенным партиям, а другие ливийские силы делают то же в отношении Египта и ОАЭ. Украина военными и дипломатическими средствами борется против силовых действий России по срыву политических изменений в этой стране. Грубое вмешательство Уго Чавеса в выборную кампанию 2006 г. в Перу вызвало там мощную негативную реакцию и скорее повредило, чем помогло кандидату, которого он поддерживал, — Ольянте Умале. В 2006 г. высказывания китайского посла в Замбии были истолкованы некоторыми замбийцами как попытка повлиять на исход президентских выборов и вызвали шквал критики. В Египте в последние годы из-за поддержки турками «Братьев-мусульман» многие египтяне стали крайне негативно относиться к руководству Турции.

Таким образом, появление нового мирового рынка ведет к усилению конкуренции и конфликтов не только между различными внешними акторами, действующими в той или иной стране, но и между этими внешними акторами и внутриполитическими силами самой этой страны. Хотя многие правительства продолжают отстаивать нерушимость суверенитета как одну из основополагающих норм международной политической жизни, реалии нового мирового рынка политических изменений превращают его в дырявое подобие швейцарского сыра.

На практике новый мировой рынок — это пространство игры без правил. Многочисленные государства, пытающиеся влиять на политическую жизнь других стран, не придерживаются каких-либо единых норм, принципов и стандартов, определяющих, какие методы позволительны, а какие нет. Некоторые силы из западного сообщества поддержки демократии пытаются разработать нормы хотя бы для отдельных сфер трансграничной деятельности, например стандарты международного мониторинга выборов. Эти усилия, несомненно, полезны, но они охватывают лишь одну из подкатегорий государственных акторов и небольшую часть широкого круга областей, составляющих мировой рынок.

Выводы

Политическое руководство стран Запада и структуры, занимающиеся международной помощью, только начали осознавать реалии нового мирового рынка политических изменений. Примечательно, например, какое удивление вызвала у некоторых готовность России столь решительно вмешаться в события на Украине после евромайдановского восстания и падения Януковича. Недавние действия Египта и ОАЭ в связи с гражданской войной в Ливии, судя по всему, также застали часть западных акторов врасплох. Аналогичным образом действия Ирана в период после свержения Саддама Хусейна по проникновению в «кровеносную систему» внутриполитической жизни Ирака, чтобы играть решающую роль в определении ее направленности, тоже не были в должной мере предугаданы западными политиками.

Удивляться такому развитию событий уже поздновато. Западу пора принять как данность, что интенсивная, зачастую конфликтная борьба за влияние между решительными и умелыми внешними акторами с самыми разными политическими убеждениями в обозримом будущем станет характерной чертой развития событий не только в нескольких геостратегических горячих точках, но почти во всех странах, где начались или развернулись фундаментальные политические изменения.

Для западного сообщества поддержки демократии это означает необходимость завершить отход от прогрессивной парадигмы, во многом определявшей его деятельность в предыдущие десятилетия. В начале 2000-х годов это сообщество столкнулось с тем, что утратил силу внутриполитический аспект этой парадигмы: представление о том, что подавляющее большинство из множества стран в разных регионах мира, порвавших с авторитаризмом, движется по пути к демократии как минимум с определенной степенью последовательности и предсказуемости. Теперь же ему придется смириться с тем, что больше не соответствует действительности и международный аспект парадигмы: что преобладающую роль в воздействии на направленность и исход процессов в странах, переживающих фундаментальные политические изменения, играют традиционные западные демократии.

Новый мировой рынок действует не только на уровне противоречий, связанных с военным и дипломатическим вмешательством в переходные процессы. Его воздействие ощущается и на традиционно спокойной арене помощи в целях демократизации:

• Помощь в проведении свободных и честных выборов стала сферой активной международной конкуренции, в рамках которой некоторые недемократические страны, в частности Россия, все чаще направляют на выборы миссии наблюдателей, соперничающие за внимание с аналогичными западными группами и приходящие к совершенно иным выводам по конкретным выборам.
   
• Сегодня Запад, оказывая помощь развитию политических партий, чаще, чем прежде, сталкивается с другими акторами, использующими куда более прямолинейные методы влияния на поведение партий в важных политических ситуациях и придерживающимися совершенно иных правил в плане приемлемых форм помощи партиям и политикам.
   
• При разработке программ по совершенствованию государственного управления в развивающихся и переходных странах Запад уже не может исходить из предположения, что его государственная модель пользуется почти повсеместным авторитетом. Сегодня в глазах властей и общественности разных стран она сталкивается с серьезной конкуренцией со стороны альтернативных незападных моделей. Более того, в некоторых случаях реализации таких западных программ препятствуют действия незападных государств, пытающихся влиять на процессы государственного управления в других странах альтернативными средствами или предлагающих помощь без всяких условий зарубежным правительствам, позволяющую им отвергать обусловленную помощь Запада.
   
• Помощь гражданскому обществу сталкивается не только с жестким сопротивлением со стороны властей многих стран, но и с усилением споров о соперничающих моделях гражданского общества и наращиванием помощи незападных акторов тем организациям гражданского общества, которые Запад не поддерживает.
   
• Западная помощь развитию независимых СМИ в странах, где происходит переход к демократии, теперь осуществляется в условиях, когда на внутренние медийные рынки этих стран все больше проникают новые вещательные структуры Китая, России и других недемократических государств.

Таким образом, появление мирового рынка политических изменений ведет для Запада к резкому усилению конкуренции с другими акторами. Однако оно создает и новые возможности для сотрудничества. Одна из них — сотрудничество с новыми незападными демократическими державами, чья роль в поддержке демократии и прав человека за пределами собственных границ начинает усиливаться. Подобное взаимодействие принимает различные формы: примеры тому — дипломатическое сотрудничество между США и ЮАР в ходе выборного кризиса 2010 г. в Кот д’Ивуаре, партнерство между Соединенными Штатами и Индонезией в некоторых вопросах поддержки демократии в Юго-Восточной Азии или действия швейцарского правительства, обратившегося для помощи по проведению выборов в Египте к южноафриканской организации, а не к западному посреднику. Для развития и углубления такого сотрудничества Западу следует прислушиваться к мнениям незападных акторов относительно поддержки демократии, даже если они отличаются от его собственных взглядов, и отказаться от устаревшего представления о том, что «они» должны просто подключаться к выполнению «наших замыслов». Порой взаимодействие возможно и с недемократическими государствами — так, Катар присоединился к коалиции, осуществившей военную интервенцию в Ливии в 2011 г., а США помогают разведданными Саудовской Аравии в ходе ее военной кампании в Йемене в 2015-м.

Государственные акторы — лишь один сегмент (пусть и важнейший) нового мирового рынка. На нем действует и масса негосударственных акторов — международные организации, транснациональные НПО, частные фонды, СМИ и другие структуры также участвуют в воздействии на политические процессы в странах, переживающих перемены. Некоторые из этих организаций напрямую сотрудничают с государственными акторами, другие работают независимо от них. Их потенциал и способность влиять на события сильно различаются, но порой они значительны. Эффект асимметричности действует и здесь, он связан с изобретательностью некоторых негосударственных акторов, эффективным использованием новых технологий, прямым доступом к гражданам и завоеванием доверия с их стороны, на что зачастую не способны государственные акторы.

Активизация и расширение рынка политических изменений происходит в то время, когда уверенность американцев и европейцев в способности Запада изменить позитивным образом путь политического развития мира и даже их заинтересованность в этом слабеют. Данный феномен стал результатом ряда факторов, в том числе отрезвляющего опыта интервенций Запада в Афганистане, Ираке и Ливии, нарастающего противодействия его усилиям в поддержку гражданского общества и иного содействия демократизации во многих странах, негативными результатами породившей большие надежды «арабской весны» и тем, что сохраняющаяся сосредоточенность Запада на борьбе с терроризмом во многих случаях заставляет его отодвигать на второй план защиту демократии и прав человека. Это изменение позиции зачастую воздействует на практическую политику: в частности, оно проявляется в тридцатипроцентном сокращении расходов США на поддержку демократии за годы пребывания Барака Обамы на посту президента и колебаниях в ряде западных столиц относительно того, насколько решительно следует поддерживать попытку перехода Украины к демократии.

Однако на новом, более обширном и конкурентном рынке политических изменений ослабление роли западных демократий будет усугубляться действиями других акторов, которые заполнят образующийся вакуум. Это особенно актуально с учетом асимметрии: державы, не столь сильные, но острее заинтересованные в исходе тех или иных перемен, способны воздействовать на ситуацию больше, чем мощные акторы, находящиеся на расстоянии от центра событий и меньше озабоченные ими.

Дискуссии в западных столицах о целесообразности поддержки демократии не следует вести таким образом, будто речь идет о выборе, который западные демократии делают в отрыве от других сил, действующих в соответствующих странах. Дебаты о роли Запада в той или иной стране нельзя вести на основе вопроса «Надо ли нам поддерживать демократию?», словно в случае невмешательства Запада политическое развитие этой страны будет происходить без внешнего воздействия. Вопрос нужно формулировать точнее, он всегда стоит следующим образом: либо Запад вмешается, либо он очистит площадку для других внешних акторов, стремящихся повлиять на события. Иными словами, уместнее будет спрашивать себя: «Готовы ли западные демократии всерьез отнестись к задаче сохранения за собой важной и эффективной роли в составе все более “многолюдной” и конкурентной группы акторов, изо всех сил старающихся повлиять на направленность политического развития стран, переживающих фундаментальные изменения?».

Авторы выражают благодарность Матану Хореву, Андреасу Фельдману, Гилберту Кандиагале, Викраму Неру, Фредерику Уэри и Ричарду Янгсу за ценные замечания по рукописи данной работы.

Программа Фонда Карнеги по проблемам демократии и верховенства закона признательна за поддержку Фонду Роберта Боша, Фонду Форда, Фонду Джона и Кэтрин Макартуров и Министерству международного развития Великобритании. Мнения, высказанные в данной публикации, отражают личную позицию авторов.
 

Томас Карозерс — вице-президент Фонда Карнеги за Международный Мир по научной работе, один из наиболее авторитетных специалистов по проблемам международной поддержки демократии, прав человека, государственного управления, компаративным исследованиям процесса демократизации и внешнеполитическому курсу США в области демократии и прав человека.

Орен Самет-Маррам — в прошлом младший научный сотрудник программы «Демократия и верховенство закона» Фонда Карнеги за Международный Мир (США). Он получил степень бакалавра в Принстонском университете и в настоящее время живет в Бангкоке (Таиланд).

Примечания

¹ Противоположные мнения по данному вопросу см., например: Diamond L. Facing Up to the Democratic Recession // J. of Democracy. — 2015. — 26, № 1; Levitsky S., Way L. The Myth of Democratic Recession // Ibid.

² Diamond L. Op. cit. — P. 144—145. Стивен Левицки и Лукан Уэй в своей работе дают несколько иную картину сбоев демократии в 2000-х. См.: Levitsky S., Way L. Op. cit. — P. 46—47.

³ По данным Кэролайн А. Хартцелл и Мэтью Ходи, в 1990-х завершилось 46 гражданских войн. См.: Hartzell C., Hoddie M. The Art of the Possible: Power Sharing and Post–Cold War Democracy // World Politics. — 2015. — 67, № 1. — Р. 41.

⁴ Eisenstadt M., Knights M., Ali A. Iran’s Influence in Iraq: Countering Tehran’s Whole-of-Government Approach. — Washington, DC: Washington Inst. for Near East Policy, 2011.

⁵ Fulton W., Holliday J., Wyer S. Iranian Strategy in Syria. — Washington, DC: American Enterprise Inst., May 2013.

⁶ Wehrey F. The Authoritarian Resurgence: Saudi Arabia’s Anxious Autocrats // J. of Democracy. — 2015. — 26. — Apr. — P. 70—84. См. также: Hassan O. Undermining the Transatlantic Democracy Agenda? The Arab Spring and Saudi Arabia’s Counteracting Democracy Strategy // Democratization. — doi:10.1080/13510347.2014.981161.

⁷ Parasie N., Solomon J. Gulf States Pledge Aid to Egypt, U.S. Balks // Wall Street J. — 2013. — Mar. 15.

⁸ Kirkpatrick D. Recordings Suggest Emirates and Egyptian Military Pushed Ousting of Morsi // New York Times. — 2015. — Mar. 1 (http://www.nytimes.com/2015/03/02/world/middleeast/recordings-suggest-emirates-and-egyptian-military-pushed-ousting-of-morsi.html).

⁹ Senslie S. Not Too Strong, Not Too Weak: Saudi Arabia’s Policy Towards Yemen / Norwegian Peacebuilding Resource Center. — [S. l.], Mar. 2013; al-Muslimi F. Saudi Arabia Keeps Tight Grip on Yemen // Al-Monitor. — 2013. — Aug. 13.

¹⁰ Ulrichsen K. C. Qatar and the Arab Spring: Policy Drivers and Regional Implications / Carnegie Endowment for Intern. Peace. — Sept. 2014. — (Carnegie Paper) (/2014/09/24/qatar-and-arab-spring-policy-drivers-and-regional-implications); Ghitis F. World Citizen: Why Qatar Still Loves the Muslim Brotherhood // World Politics Rev. — 2014. — Mar. 13. О мотивах Катара см. также: Khatib L. Qatar’s Foreign Policy: The Limits of Pragmatism // Intern. Affairs. — 2013. — 89, № 2. — Р. 417.

¹¹ Ulrichsen K. C. Op. cit. — P. 11.

¹² Aydın-Düzgit S. The Seesaw Friendship Between Turkey’s AKP and Egypt’s Muslim Brotherhood / Carnegie Endowment for Intern. Peace. — [S. l.], July 24, 2014 (/2014/07/24/seesaw-friendship-between-turkey-s-akp-and-egypt-s-muslim-brotherhood).

¹³ Cagaptay S. Ankara’s Middle East Policy Post Arab Spring. — Washington, DC: Washington Inst. for Near East Policy, Nov. 2013. — P. 5.

¹⁴ Balci B. Turkey’s Relations With the Syrian Opposition / Carnegie Endowment for Intern. Peace. — [S. l.], Apr. 13, 2012 (/2012/04/13/turkey-s-relations-with-syrian-opposition).

¹⁵ Macpherson W. Rwanda in Congo: Sixteen Years of Intervention // African Arguments. — 2012. — July 12.

¹⁶ См., например: Yun Sun. Africa in China’s Foreign Policy. — Washington, DC: Brookings Inst., Apr. 2014. — Р. 1.

¹⁷ См., например: Vanderhill R. Promoting Authoritarianism Abroad. — Boulder, CO: Lynne Rienner, 2013. — Р. 6.

¹⁸ Eisenman J. The Communist Party of China’s Outreach to Political Parties in Sub-Saharan Africa. — n.d.; Zhong Weiyun. Inter-Party Relations Promote Sino-African Strategic Partnership // China Today. — 2012. — Oct. 19.

¹⁹ Özerdem A. How Turkey Is Emerging as a Development Partner in Africa // Guardian. — 2013. — Apr. 10 (http://www.theguardian.com/global-development-professionals-network/2013/apr/10/turkey-development-partner-africa).

²⁰ Stolte Ch. Brazil in Africa: Just Another BRICS Country Seeking Resources? / Chatham House. — [S. l.], Nov. 2012. — (Briefing Paper) ().

²¹ Gill B. Rising Star: China’s New Security Diplomacy. — Washington, DC: Brookings Inst. Press, 2010. — Р. 111.

²² Saunders Ph. C. China’s Role in Asia // International Relations of Asia / Eds. D. Shambaugh and M. Yahuda. — Lanham, MD: Rowman and Littlefield, 2008; Chambers M. R. The Evolving Relationship Between China and Southeast Asia // Legacy of Engagement in Southeast Asia / Eds. A. M. Murphy and B. Welsh. — Singapore: Inst. of Southeast Asian Studies, 2008.

²³ Sukma R. Indonesia Finds a New Voice // J. of Democracy. — 2011. — 22, № 4. — Р. 110—123; Indonesia’s Rise and Democracy Promotion in Asia: The Bali Democracy Forum and Beyond. — The Hague: Clingendael–Netherlands Inst. of Intern. Relations, Oct. 28, 2013.

²⁴ Fan Hongwei. China Adapts to New Myanmar Realities // ISEAS Perspective / Inst. of Southeast Asian Studies. — 2014. — Mar. 3. — № 12.

²⁵ Yun Sun. China and the Changing Myanmar // J. of Current Southeast Asian Affairs. — 2012. — 31, № 4. — Р. 66—67.

²⁶ Tsin L. China and Myanmar: Beijing’s Conflicting Role in the Kachin Peace Process // China Monitor / Mercator Inst. for China Studies. — 2014. — June 6. — № 9; Yun Sun. China’s Intervention in the Myanmar-Kachin Peace Talks. — [S. l.]: Brookings Inst., Febr. 20, 2013.

²⁷ Ichihara M. Japan’s Faltering Support for Burmese Democracy / Carnegie Endowment for Intern. Peace. — [S. l.], Jan. 22, 2015 (/2015/01/22/japan-s-faltering-support-for-burmese-democracy).

²⁸ Destradi S. A Regional Power Promoting Democracy? India’s Involvement in Nepal (2005—2008) / GIGA Inst. of Asian Studies. — [S. l.], June 21, 2010. — (GIGA Working Paper № 138).

²⁹ Miglani S., Sharma G. As Fractious Nepal Drifts, India and China Step In // Reuters. — 2013. — Nov. 15 (http://in.reuters.com/article/2013/11/14/nepal-politics-india-china-idINDEE9AD0D520131114).

³⁰ Ibid.

³¹ China Becomes Largest FDI Contributor in Nepal // Xinhua. — 2014. — Jan. 22.

³² Human Rights Watch, Under China’s Shadow: Mistreatment of Tibetans in Nepal. — New York: Human Rights Watch, Apr. 1, 2014.

³³ India and Pakistan ‘Battle’ for Afghanistan // Deutsche Welle. — 2014. — Nov. 19 (http://www.dw.de/india-and-pakistan-battle-for-afghanistan/a-18073889).

³⁴ Assessing India’s Position on NATO’s Afghanistan Pullout // Deutsche Welle. — 2014. — Nov. 24 (http://www.dw.de/assessing-indias-position-on-natos-afghanistan-pullout/a-18082481).

³⁵ Kugelman M. The Iran Factor in Afghanistan // Foreign Policy. — 2014. — July 10.

³⁶ Wong E. Exploring a New Role: Peacemaker in Afghanistan // New York Times. — 2015. — Jan. 14 (http://www.nytimes.com/2015/01/14/world/asia/exploring-a-new-role-peacemaker-in-afghanistan.html).

³⁷ McFaul M. Importing Revolution: Internal and External Factors in Ukraine’s 2004 Democratic Breakthrough / Stanford Univ. — [S. l.], May 2006. — (CDDRL Working Paper № 59); Sushko O., Prystayko O. Western Influence // Revolution in Orange: The Origins of Ukraine’s Democratic Breakthrough / Ed. A. Åslund and M. McFaul. — Washington, DC: Carnegie Endowment for Intern. Peace, 2006. — Р. 125—144.

³⁸ Balfour R. Human Rights and Democracy in EU Foreign Policy: The Cases of Ukraine and Egypt. — London: Routledge, 2012.

³⁹ Sushko O. The Impact of Russia on Governance Structures in Ukraine / German Development Inst. — [S. l.], 2008. — (Discussion Paper № 24).

⁴⁰ Petrov N., Ryabov A. Russia’s Role in the Orange Revolution // Revolution in Orange: The Origins of Ukraine’s Democratic Breakthrough / Ed. A. Åslund and M. McFaul. — Washington, DC: Carnegie Endowment for Intern. Peace, 2006. — Р. 46—48.

⁴¹ Way L. A. The Limits of Autocracy Promotion: The Case of Russia in the ‘Near Abroad’ // European J. of Political Research. — Готовится к печати.

⁴² Nixey J. The Long Goodbye: Waning Russian Influence in the South Caucasus and Central Asia / Chatham House. — [S. l.], June 2012; Way L. A. Op. cit.

⁴³ Ambrosio Th. Authoritarian Backlash: Russian Resistance to Democratization in the Former Soviet Union. — Farnham, UK: Ashgate, 2009. — P. 136—145. См. также: Nixey J. Op. cit. и Bugajski J. Georgian Lessons: Conflicting Russian and Western Interest in the Wider Europe. — Washington, DC: Center for Strategic and Intern. Studies, 2010.

⁴⁴ Calus K. Power Politics on the Outskirts of the EU: Why Transnistria Matters // LSE Research on South Eastern Europe. — 2014. — June 19.

⁴⁵ Neef Ch. Russia Tries to Keep Moldova From Getting Close to EU // Der Spiegel. — 2014. — Apr. 3.

⁴⁶ По Боливии см.: Daniels A. Chavez ‘Funding Turmoil Across Bolivia’ // Guardian. — 2005. — Jan. 24 (http://www.theguardian.com/world/2005/jan/24/venezuela.colombia); Green E. U.S. Concerned About Venezuela Destabilizing Its Neighbors / U.S. Department of State. Aug. 5 2005 // http://iipdigital.usembassy.gov/st/english/article/2005/08/20050805160345aeneerg0.7314112.html#axzz3UfK14sy. По Никарагуа см.: Vanderhill R. Op. cit. — Р. 105—106. По Перу см.: Ibid. — P. 118—120.

⁴⁷ Spektor M. Brazil as a Regional and Emerging Global Power / South African Inst. of Intern. Affairs. — [S. l.], Nov.  2009. — (Policy Briefing № 9). См. также: Amorim C. Brazilian Foreign Policy Under President Lula (2003—2010): An Overview // Revista Brasileira de Politica Internacional. — 2010. — 53. — P. 226 и Stuenkel O. Rising Powers and the Future of Democracy Promotion: The Case of Brazil and India // Third World Quart. — 2013. — 34, № 2. — Р. 339—355.

⁴⁸ См., например: Vanderhill R. Op. cit. Среди других работ, связанных с концепцией «распространения автократии», можно упомянуть: Burnell P., Schlumberger O. Promoting Democracy—Promoting Autocracy? International Politics and National Political Regimes // Contemporary Politics. — 2010. — 16, № 1. — Mar. — Р. 1—15; Burnell P. Is There a New Autocracy Promotion? — [S. l.], Mar. 2010. — (Working Paper, FRIDE) (); Bader J. Autocracy Promotion, The Mirror Image of Democracy Aid? // Intern. Studies Rev. — 2013. — 15. — Sept. — Р. 462—464; Bader J., Grävingholt J., Kastner A. Would Autocracies Promote Autocracy? A Political Economy Perspective on Regime-Type Export in Regional Neighborhoods // Contemporary Politics. — 2010. — 16, № 1. — Mar. — Р. 81—100.

⁴⁹ Whitehead L. Antidemocracy Promotion: Four Strategies in Search of a Framework // Taiwan J. of Democracy. — 2014. — 10, № 2. — Dec. — Р. 1—24.

⁵⁰ Way L. A. Op. cit.

⁵¹ К такому выводу приходит Лукан Уэй в своем исследовании о политике России в ближнем зарубежье: «В целом, несмотря на периодическое поощрение автократов и авторитарной тактики в странах СНГ, российское руководство, судя по всему, старается не столько стимулировать авторитаризм как таковой, сколько помогать правительствам, поддерживающим экономические и геополитические интересы России». См.: Way L. A. Op. cit.

⁵² Carothers Th., Brechenmacher S. Closing Space: International Democracy and Human Rights Support Under Fire. — Washington, DC: Carnegie Endowment for Intern. Peace, 2014 (/2014/02/20/closing-space-democracy-and-human-rights-support-under-fire).