Не против России. Почему в Восточном партнерстве все меньше смысла

В Риге идет саммит Восточного партнерства – бесполезного мероприятия бестолковой организации, чей единственный смысл – разделить посткоммунистическую Европу на Россию и не Россию. 

С другой стороны, что может быть своевременней. Именно этого и хотят многие «восточные партнеры» – отделиться, отгородиться от России, для чего имеют все необходимые поводы и причины – от признанной Россией и Науру Абхазии до отмененной вчера Новороссии. Но, как выяснилось, даже самых веских – калибра 45 и 60 мм – причин в руках у бойцов русского мира недостаточно, чтобы эти очень разные страны предъявили миру какое-то невымученное единство. От европейских дипломатов журналисты узнали, на какие трудности натолкнулось подписание довольно обтекаемого документа, который выпускают на многосторонних встречах такого рода: Белоруссия и Армения отказались подписывать совместное заявление, если там будет словосочетание «аннексия Крыма». Филологи ищут синоним. Азербайджан вообще не приехал: зачем ему с его-то нефтью рваться в какое-то партнерство, когда соседняя успешная Турция больше не рвется даже в сам ЕС. Все вместе немного напоминает судьбу организации бывших советских республик ГУАМ, торжествнно открытой в 2005-м и собравшейся последний раз в 2008 году. 

Жизнь в лимбе

Предыдущий саммит Восточного партнерства был в Вильнюсе, не год, а уже полтора года назад, в ноябре 2013-го. Именно там Янукович должен был подписать соглашение об ассоциации Украины с ЕС и в последний момент передумал. Память о том, что было после, свежа. Вероятно, это так и останется минутой славы этой организации: самым крупным связанным с ней историческим событием. Неудивительно, что следующий саммит долго не собирали. 

Трудно найти, что именно объединяет Азербайджан с Молдавией или Армению с Украиной кроме того, что это бывшие советские республики к западу от Урала. В этом смысле партнерство – СНГ наизнанку, еж, свернувшийся в клубок наоборот, дом, где люстры, диваны и семейные фотографии, вместо того чтобы покойно прятаться в укромных комнатах под деликатной защитой штор, вдруг украшают его наружные стены. Такие картины мы наблюдаем после разрушений. Неудивительно, что после геополитический катастрофы (@ВВП) мы получили похожую.

Разница между СНГ и всеми остальными объединениями бывших республик очень простая. СНГ связывал их друг с другом через Россию – так, как они были связаны в течение десятилетий и столетий: бюрократически, финансово, транспортно, а потом связи ослабели, и СНГ превратился в институт цивилизованного развода. 

А Восточное партнерство не превратилось, потому что это институт брака, но не собранных в него стран друг с другом, – украинцы очень мало думают о том, как им зажить в одной семье народов с Азербайджаном, – а с Европой. И в этом качестве оно, конечно, не работает. Это брачный лимб, тот круг ада честных девушек, где вечно обещают и не женятся.  

Опасение самих бывших советских республик – это придумывают что-то специальное для нас, чтобы подсунуть нам вместо Европы, – верная догадка. 

Широка, родная

Эту проницательную мысль высказал еще президент Украины Виктор Ющенко перед первым саммитом Восточного партнерства в Праге в мае 2009 года: «Украина не рассматривает диалог в рамках Восточного партнерства в качестве альтернативы своим интеграционным ожиданиям. Мы не хотим, чтобы разговор о нашей интеграции в ЕС подменялся другими формами, которые не предусматривают членства Украины в ЕС». Ровно то же повторил перед нынешним саммитом Петр Порошенко.

Зато западные европейцы рассматривают «диалог в рамках» именно так. Откуда взялось Восточное партнерство? Оно – часть программы Европейское соседство, куда входят страны, не предназначенные к вступлению в ЕС. Программы, как подчеркивалось во всех документах, сотрудничества ЕС с третьими странами. Третий, как известно, лишний. Во время грандиозного расширения Евросоюза в одах, когда из 17 их стало 25, а граница Евросоюза сдвинулась, встал вопрос, что делать с новыми соседями. Тогда брюссельские чиновники придумали то, что сначала назвали Новым соседством (2002), потом Широкой Европой (Wider Europe), потом, с 2004 года, – Европейским соседством. Переименовали, потому что слили два блока отношений: с новыми соседями – бывшими республиками СССР, и старыми соседями – странами Северной Африки и Ближнего Востока – от Марокко, Израиля и Ливана до Армении и Украины. Никакие чудаки не могли вдыхать эту смесь полной грудью долго. Идея с Восточным партнерством – довольно логичная попытка как-то развести два очень непохожих блока соседей по Средиземному морю и по бывшему Советскому Союзу.

Но с кем ни члены соседства, ни члены партнерства не пересекались в одних залах, так это с кандидатами в ЕС. В обеих программах не было ни Турции (официальные переговоры о вступлении идут с 2005 года), ни Албании, ни даже Сербии, которую вместе со всей бывшей Югославией европейская бюрократия рассматривает в качестве членов ЕС в будущем, когда оно посветлеет и жители Западной Европы не будут хвататься за сердце при словах «дальнейшее расширение ЕС».

Когда партнерство только начиналось, у самых активных из партнеров была надежда сделать из него что-то вроде первого официального шага в ЕС, клуба, членство в котором является принятой заявкой хотя бы на отдаленное вступление. Но европейцы так видеть партнерство отказались. Меркель, не выдерживая вранья и двусмысленности, с немецкой честностью выступила в своем парламенте перед Рижским саммитом: «Восточное партнерство не является частью европейской политики расширения. Мы не должны поощрять ложные надежды». 

Там, где нас нет

Россия – тоже сосед Европы с Востока, почему ее не было ни в соседстве, ни в партнерстве? Разве наше место не в аду, на худой конец в лимбе? Однак многим постсоветским партнерам было бы неприятно даже там находиться вместе с русскими. Во-первых, не для того боролись за эмансипацию от Москвы, чтобы оглянулся, а она опять тут как тут, стоит, лаптями приветливо машет. Присутствие России в этой организации лишний раз подсказывало бы правильный ответ: это не про вступление в ЕС. Но такой березовый ответ нести своим народам не хотелось. 

Да и сами не очень рвались. Возможность оказаться среди партнеров у России была даже при всех особенностях ее внутренней политики: там ведь оказалась Белоруссия Лукашенко и наследственная азербайджанская монархия. Когда акт о присоединении новых членов к ЕС подписывали весной 2003 года в Афинах, европейские бюрократы довольно активно приглашали Россию присоединиться к соседству-партнерству. Но из российского МИДа и из администрации президента шли ориентировки: у России с ЕС должны быть особые, отдельные отношения, не в куче с Молдавией и Грузией, а потом, как еще выяснилось, с Алжиром и Египтом. Россия не хочет быть групповым соседом-партнером, только особый статус и высокие отношения. В качестве их залога специально для нее придумали «Четыре общих пространства России – ЕС», которые из-за многочисленных конфликтов России и Запада давно уже схлопнулись в дальнюю черную сингулярность с пауками.

Российское руководство всегда рассматривало себя не как один из осколков СССР: вот он был, распался, и теперь есть пятнадцать равных стран; Россия – не одна из, а как слегка уменьшившийся СССР, только без коммунизма. Внутри мы другие, а во внешней политике те же и должны занимать то же, что СССР, место. Делили Европу с ним, делите теперь и с нами. Мы стали поменьше, наш размах тоже, но принцип остался.

Этого давать никто не хотел, но дали другое: заверения, что Восточное партнерство не направлено против России. В принципе в этом мире что ни возьми, ничто против нее не направлено – ни НАТО, ни ПРО, ни Международный союз ортопедов. И даже сейчас, после Крыма и Донбасса, ЕС парадоксальным образом вынужден официально придерживаться этой линии. Притом что одним из членов партнерства является пострадавшая Украина, заявление Рижского саммита не может быть очень уж жестким и антироссийским, вроде того, что смело может позволить Европарламент или даже саммит ЕС. А президент Порошенко представляет как дипломатическую победу формулировку, которая рассмешила бы не только «Искандеры», но и депутатов ПАСЕ. 

За чем стоим

Возникает вопрос о смысле организации. Она не является этапом на пути вступления в ЕС. Она не может осудить Россию и противопоставить себя ей единым фронтом вместе с Европой. У сотрудничества Восточной Европы с Западной всегда была еще одна приманка – финансовая: Западная Европа рассматривалась как источник материальных благ. У Восточного партнерства тоже есть свой бюджет, но банкомат из него никудышный. Больше всех по линии партнерства достается Молдавии – около 100 млн евро в год в лучшие оды. Сопоставимая по населению Литва получила от ЕС в 2013 году 1,9 млрд евро субсидий.  Для понимания масштаба можно взглянуть и на Восток: в 2013 году на цели вступления Киргизии в Евразийский союз создан фонд ЕАЭС размером $ 1 млрд. 

Восточное партнерство могло бы стать организацией, члены которой ездят в Европу без виз. Это осветило бы его существование непреходящим смыслом. Западные европейцы привыкли почти везде ездить просто по билету, в визовые страны выбираются редко, часто не могут оценить ту легкость, которую испытывает человек, которому для дальней дороги не нужен казенный дом консульства. Но ничем таким партнерство тоже не стало. Грузинские дипломаты жалуются в его длинных кулуарах, что их страна становится «жертвой солидарности»: европейцы могли бы дать Грузии безвизовый въезд хотя бы на условиях Молдавии, но считают, что это нужно сделать одновременно с Украиной. Логика, отлично известная в России, которой не отменяли визы, потому что «непедагогично», чтобы русские ездили в Европу без виз раньше своих соседей. 

Боязнь пустоты

Практический смысл существования и деятельности Восточного партнерства ничтожен. Применительно к России любят говорить о потемкинских деревнях – их тут и изобрели. Восточное партнерство – такая же деревенька Евросоюза. Единственная причина его существования, кроме карьеры некоторого количества бюрократов, – horror vacui, боязнь пустоты. 

Раньше к востоку были страны-кандидаты, потом кандидаты стали членами, и к востоку от ЕС оказалось не пойми что: небогатые страны, очень разные, движущиеся в разные стороны, разного хотящие, меняющие направления, а позади вообще Москва. К востоку от ЕС образовался вакуум, а Восточное партнерство – беспомощная попытка его заполнить. Надо ведь, чтобы там что-то было. Нельзя, чтобы там не было ничего.Тем более когда это ничего может заполнить Россия. Как это – просто страны? Просто – это опасно. А если начнут воевать между собой, если внутри, а если с кем-то третьим. Надо как-то обустроить, слепить организацию. Партнерство – бесполезно, но логично и неизбежно. Его просто не могло не быть.

Но вот и войны – и внутри и между, вот и Россия пришла, и никакое партнерство ничему не помеха. Если бы партнерство было про присоединение к ЕС, про деньги, про визы, в нем был бы смысл. А без всего этого оно – неплодотворный и архаичный формат, механически делящий постсоветскую Европу на Россию и не Россию. Притом что к востоку от нынешней Европы может быть только одно настоящее партнерство – с участием России. И сделать его нужно, как всегда в таких случаях, уже вчера. 

• Александр Баунов